Все те,кто пережил те далекие времена,помнят крики,боль,горечь потери. Те,кто помнят,видели очень много. Они лицезрели смерть,кровь,но помимо этого они чувствовали радость. Но 9 мая,в Великий День Победы, они почувствовали неописуемую радость,которая заставила их улыбаться и ронять слезы в одночасье. Вы спросите,что же помню я...
Шел теплый июльский дождь. Но от его теплоты лучше не становилось,ибо не найдется человека,которому понравится лежать в грязи по самые уши,чем я собственно и занимался. Утешали только звуки,которые я слышал. Пение какой-то громкоголосой птички глубоко в лесу,хлюпанье воды по земле,шум ветра. Красота. Нравился мне дождь,нравилось смотреть на бушующую природу из окна. Но тут случай был не тот. Не успев вдоволь насладиться симфонией природы я поднес бинокль к глазам,мысленно рассуждая: " Если эта сволочь меня заметит ноги мне отсюда не унести... Если бы был способ тихо его снять, я был бы в шоколаде. Хотя о какой безопасности может идти речь под носом у гансов!? Ладно... Не буду дергаться и все будет как надо". И погрузившись в грезы о том,что все будет хорошо,я не сразу заметил то,что полностью перечеркнуло мои планы. К лагерю натужно,с подобающим ревом,подкатили два стальных исполина. Мысленно я подумал : "Тигры! Проклятые фрицы! Разведка не принесла никаких данных о тиграх в этом районе". Немного подумав,я решил просто улепетывать отсюда со всех ног. Плевал я на персону - жить хочу. Медленно ползу назад,уже позабыв о боевой задаче,поставленной передо мной : Лежать около лагеря немцев,и ждать приезда высокопоставленной персоны к ним,дабы лишить эту персону жизни.Из соображений Майора персона эта может сильно навредить нашей Роте,хотя сам я не совсем понимал как. Рассуждения,мысли,мечты,и я не заметил как ползком забрел на минное поле! "Бог мой! Что же я дурак сюда поперся!? Вашу мать...". Но тут второй вестник несчастья - немецкий солдат,видимо новобранец,вышел на окраину этого поля покурить. "О снайперах ему видимо в учебке не рассказали" - подумал я. Ну вот представьте: Я лежу посреди минного поля,метров пятнадцать от меня курит фриц,а я забыл как я сюда приполз,и где находятся мины. Блеск. В моей голове крутился один вопрос : "Что же мне,мать вашу,делать!?" Пока я видел один выход : я жду пока уходит этот любитель папирос,достаю саперную лопатку,и медленно "прощупываю" себе путь отсюда,куда подальше. Жду. Ждал я 10 минут,ждал я 20 минут - фриц любит покурить однако! "Ну же! Давай вали обратно в казарму,отдохни там,как раз там еще попыхтишь" - кричу ему мысленно. И тут свершилось! Он медленно окидывает взором поле,делает смачный плевок в траву,не спеша разворачивается и уходит. "Наконец-то!" - сказал я уже в слух. Достаю лопатку,концентрирую внимание на близлежащей почве,начинаю "щупать" поле. Первая мина,прополз дальше. И так пошло-поехало я уже на середине поля,с мыслями о казарменной койке,заветном пайке. Одно только терзало мою душу - как объяснить мое "стратегическое отступление" командованию? Ладно,думаю,не в том суть,тут выбраться бы. Тем временем как я полз к свободе,койке,и пайку,пришли еще одни любители покурить,но уже вдвоем,среди них,слава богу,не было того новобранца,потому что провести в грязи еще 30 минут своей жизни я ужасно не хотел. "Еще полежим,отдохнем" - подумал я. В голове мелькнула мысль о том,чтобы самому покурить,но эта мысль тут же была отвергнута здравым смыслом. Лежать в грязи,посреди минного поля,смотреть на двух гансов и курить... Замечательно. Не знаю что это были за мужики,но эти двое вообще по ходу дела курить обожают,причем то первый у второго возьмет папироску,то второй у первого возьмет затянуться. После еще 5-ти минут раскуривания немецкого табака они,как и их предшественник,отправились обратно в казарму. Я продолжил свой долгий и затяжной путь. Но тут случилось то,чего я ожидать абсолютно не мог! Немцы вывели пленников на рубеж минного поля,и видимо готовились устроить смертельный забег. "Ах вы сволочи!" - промелькнуло у меня в мыслях. Один из гансов взял какую-то палку в руки и встал на позицию жюри. Внутри у меня все горело,хотелось перестрелять их всех из своей верной "Моськи". Но здравый смысл говорил,что если я открою огонь,вряд-ли я когда-то приползу к своим. Тем временем забег с препятствиями начался. Двое из десяти участников этого забега сложили свои головы сразу на 10-ти метрах. Примерно через 30 метров погибли еще двое. Внутри меня тлела ярость,но холодный ручей разума сдерживал пожар. Я просто лежал,и смотрел. Я не мог себе этого простить,и не мог ничего сделать. Тем временем меня начала тревожить мысль о том,что один из бегущих вскоре может добежать до меня. Я запутался,начал искать решения,но в голову ничего не приходило. У меня был выбор,допустить его на близкое расстояние,и возможно меня достанет либо мина,которая взорвется рядом,либо меня попросту заметят вражеские солдаты. А вторым вариантом был выстрелить в бегущего,и тем самым не допустить его к себе,дабы меня не засекли. Руки дрожали,губы пересохли,дождь выстукивал свой дьявольский ритм,тем самым действуя на нервы. "Убить или быть убитым?..." - этот вопрос будто бы остановил ход времени. Человек,бегущий по полю приближался все ближе. Нервы на пределе. Палец на спусковом крючке. Я перевел перекрестие прицела на немецкого офицера,палец напрягся на курке. "Хоть тебя заберу,сволочь." - сказал я негромко. Но тут раздался выстрел,стреляли из винтовки Мосина. Тело офицера пало на сырую землю. Беглец рывком лег на землю,прикрыв голову руками. Враги начали судорожно искать стрелка. Следующие выстрелы хлопали один за другим. Укрывшись в траве,я начал помогать своим отстреливать фашистскую нечисть. Немного позади себя я мельком услышал рев двигателя. "Наши!" - прокричал я радуясь и ликуя. Массивный стальной зверь вылез из-за кромки холма. Оглушительный залп ИСа заставил фрицев упасть на землю. Под прикрытием своих я с пленником,которого вытащил с минного поля забежал за край холма. "Как тебя зовут-то бегущий человек!?" - спросил я у беглеца. "Ванькой меня звать" - страдая от одышки поведал мне грязный,измученный мужичок среднего телосложения,но очень высокий. "Давай Ванек сваливать отсюда,найдем наших,а там уже по обстоятельствам." - прокричал я ему,начиная бежать с холма навстречу своим,навстречу жизни.
Более чем богоподобный
Сообщений: 284
, Симпатий: 39
, Трофеев: 18
74
История мне эту рассказывал дедушка за чашечкой чая. Он очень не любит рассказывать ее , так как не одобрят поступок солдат. Предупреждаю, что история не много не этичная, но и такое случалось.
Дело в селе в Брянской области примерно 41-42г, история о брате моего деда(Вани) и жене(Ольге) моего дедушки (Леонида). Дед Ваня был комиссован из-за отсутствие глаза и контузии ,при наступлении армии дед(Ваня) лежал в окопе и рядом с ним взорвалась мина, осколок попал в глаз . На дворе весна, погода теплая, еды на двоих более мене хватает (с голоду не умираем), маленький огород, пару кур и свинья. Село около 10 домов по 5 с каждой стороны. В селе был колодец с водой , но им нельзя было пользоваться. Ночью вдруг слышу топот, лошади ржут, крики, проснулся, бужу жену говорю: «Прячься в погреб»,взял ружьё и пошел на улицу. Диву дался, смотрю наши идут (Красная армия), отряд примерно из 20-30 человек, и чувствую, что тут что-то не то, не доброе они замыслили, ружьё я убрал впоследствии оказало зря. Этот отряд посреди деревни устроил привал до утра , шумиха под утихла все разошлись по домам. Заходя в дом, запер дверь на засов и не громко говорю:« Оль вылезай это наши», она спрашивает, что они тут делают линия фронт же далеко, отступают наверно сказал я (оказалось правдой) все утро вечера мудреней, пойдем спать. Я проснулся от долбежки в дверь и криков открывай свои - это оказался один из солдат ,он сказал: “ Нам нужна еду.», на что Ольга и отвечает : ”А как же нам быть?» ,на что солдат отвёл глаза в сторону , проигнорировав вопрос и вслед за ним зашли еще несколько солдат и обыскали весь дом, забрали всю еду которую нашли , позже оказалось, что они ещё кур убили , свинью зарезали и с собой забрали. Через пару часов после всего этого они ушли дальше по дороге к следующему селу , оно было в 20 -30 км от нас. После ухода армейцев собрались всем селом начали думать, что же делать ,еды нету, остался тока огород и тот был попорчен солдатами. Кто-то из ребятишек прибежал и сообщил страшную новость , оказалось они скинули труп в колодец (зачем до сих пор не понимаю, дедушка промолчал ).Кто-то из сельчан предложил ходить за водой к реке, но она была в 10-15 км, на что все сказали:” Далеко ,но что делать , придется ходить!», а у деда Вани был грузовичок, он возил на нем зерно, солому , но к 41 году топлива уже дано не было, забрались мужики в гараже и начали думать, что же можно сделать , пока тепло , ходить можно, а то когда зима наступит до реки мы уже на дойдем и тут кто-то сказал ,что видел , как у Петровича (из соседнего села) машина на дровах ездит. Начали сооружать чудо машину. Спустя несколько недель у них получись (принцип дед мне не рассказал) примерно так: газогенератор преобразовали в печку, которая за счет, я так думаю, вырабатывание тепла, которое попадалась в двигатель заставляло двигаться машину, очень многие запчасти было трудно найти , а большинство были сделаны из подручных средств. Она ехала, не быстро, дрова приходилось собой возить в большом количестве, зато за несколько дней водой обеспечили всех живших в селе, но с пищей было все очень плохо. Огороды конечно были, но они очень маленькие и часть было перетоптано солдатами . Я подумывал съездить в соседние село попробовать сторговать скот, Ольге сказал что поедет со мной и мы радостно легли спать. Но не тут то было. Утро, я услышал взрывы, крики и самое страшное, что мог услышать – это немецкую речь. Не раздумываясь, я схватил ружье ,а жену отвёл в погреб ,встал у окна:” Первый кто подойдет к двери пристрелю!»-проорал я , немцы кричали всем уже на немецком: «Стой и руки вверх!» . Стоя у окна, я видел, как собрали большую часть людей, но не в кого не стреляли (что меня сильно удивило), тут из мотоцикла с рупором вышел немец и начал говорить, что они не кого не будут убивать если все выйдут и отдадут оружие. Ольга едва слышно сказала:»Не верь им, прячься со мной!». И в это момент я отвлекся и не заметил, как немец подошел к двери и открыл ее. Я стоял с ружьем и он крикнул что-то на немецком , я ничего не понял ,но можно было догадаться наведенным дулом автомата на меня, что мне надо бросил ружье , нехотя пришлось бросить и выйти. Через несколько минут и мою жену вывели. Нас всех собрали около колодца, вдруг один из немцев заметил, что в нем труп солдата. Русскоговорящий немец спросил у одного из сельчан, что случилось и почему там труп армейца ему рассказали, что пришли солдаты отобрали всю еду, скинули труп и ушли, на что немец оскорбил Красную армию. Все стояли, молча, нас пересчитали и отпустили и приказали не выходить из дома. Утром нас всех собрали там же пересчитали и тут произошло, то, что не кто не мог себе представить. Немец русскоговорящий приказал солдатам что-то на немецком. Солдаты стояли в недоумении, не понимая приказа командира, только после того , как командир громко и чётко повторил свой приказ они забегали. Через пару минут перед нами лежали 5 ящиков и 2 мешка (Дед притом не уточняя, что там было) . Люди не поверили ,как это немцы дали еду, может она отравлена- спросил кто то из сельчан, на что ему со смехом ответил, что нет- это знак доброй воли . И спустя некоторое время немцы покинули нашу деревню. Мы как все стояли в строю, так и остались стоять, нам не верилось, что немцы оставили еды. Она и вправду оказалось не отравлена, как бы странно это не казалось. Посовещавшись решили обменять один из ящиков у соседнего села на скот: 3-х поросят и 10 кур ,что у нас и получилось, а после распределили по домам. С тех пор в нашу деревню не заходили ни немцы, ни русские. Дед Ваня и его жена Ольга пережили войну, к сожалению детей у них не было. Дедушку(Леонида) моего они дождались после войны тогда он(Ваня) и рассказал ему эту удивительную историю. К сожалению, они умерли спустя 20 лет.
В апреле 1941 года я был призван военкоматом и направлен учиться в Харьковское танковое училище.
22 июня я был в наряде. В деревне Псары, недалеко от Харькова, у нашего училища лагерь был и 22 июня мы там и находились. Дали команду – собраться в столовой. Собрались. Там провели митинг. Выступил начальник училища, потом комиссар. А мы сидели и слушали.
У нас была твердая уверенность, что мы быстро разобьем немцев и только после того как 3 июля выступил Сталин и по радио стали передавать тревожные сводки, только тогда мы стали задумываться, что все не так просто. У нас в училище был такой курсант Шульга, из поволжских немцев, так через неделю после начала войны его отозвали из училища.
С конца 1941-го года мы приступили к изучению иностранных танков, которые с ноября начали поступать по ленд-лизу. Сперва это были английские Валентайны и Матильды, потом американские М3Л, «Генерал Ли», М3С. Выпуск из училища проводился по мере прибытия караванов, которые шли в Москву или Грузию.
Учеба больше проходила в классе, на тренажерах. Разобрать, собрать пушку, пулемет, изучали как обслуживать двигатель, ходовую часть, как натянуть гусеницу, что нужно делать, какой зазор.
Выпуск происходил следующим образом – пришел караван, танки выгрузили, скомплектовали полк. Командующий бронетанковыми механизированными войсками, генерал Федотенко, звонит начальнику училища, столько то нужно командиров танков, младших лейтенантов, столько то нужно командиров взводов. Начальник училища вместе с начальником строевого отдела и командирами батальонов отбирают лучших и направляют в полк.
Таким образом в сентябре 1942 года я, в числе первых из своего набора, был направлен в полк, который формировался в Лючках, это был 262-й танковый полк 3-й механизированной бригады. После формирования мы попали на Брянский фронт, где до ноября 1942 года находились в резерве. В ноябре получили команду на погрузку и отправились в район Сталинграда, там уже началось наше контрнаступление. Выгрузились на правом берегу Волге. Тогда земля уже замерзла и оказалось, что наши «Валентайны» и «Матильды» не приспособлены к передвижению по такой земле, пробуксовывают. Но механики быстро придумали как с этим бороться – к танкам подъезжали летучки и электросваркой приваривали к гусеницам костыли.
Надо сказать, что командование не ждало, когда сосредоточится весь наш полк. В это время Манштейн пошел на деблокаду так что – роту скомпоновали и в бой, и так пошли. Дошли до железной дороги, которая шла с Уралейкино, Обливская, Морозовская оттуда на Тацинскую и дальше к Ростову. Провоевали мы, значит до февраля, а в марте сосредоточились на станции Гусинка, откуда нас направили на переформирование. Делали как? Остается танков на роту – их в одну роту и сводят. Она остается на фронте, а бригада отправляется на переформирование.
Переформирование нашей бригады происходило в Тамбовской области, недалеко от Мичуринска, станция Хоботово. Формировались до июня, после чего нас направили на Западный фронт. Западный фронт перешел в наступление, с задачей выйти к Днепру, но у нас ничего не получилось и в сентябре нас опять отправили на переформирование, на этот раз в Московскую область, в район Нарофоминска. Штаб корпуса был в Нарофоминске, а мы между Кубинкой и Нарофинском. В декабре мы вошли в состав 6-й танковой армии и с ней мы попали в самое пекло – Корсунь-Шевченковская операция. В результате этой операции, в которой участвовали два фронта, 2-й Украинский, которым командовал Конев и 1-й Украинский, которым командовал Ватутин, была окружена большая группа немцев, которую пытались деблокировать. Ночью небольшая часть окруженных сумела вырваться, но в основном они были уничтожены, а мы продолжили наступление.
Наш корпус участвовал в Уманско-Баташанской операции и в районе Могилев-Подольска мы вышли к Днестру, форсировали его и вышли на старую государственную границу, это считается один из первых выходов на государственную границу во время Великой Отечественной войны.
Сперва продвигались неплохо, но когда подошли к реке Прут остановились и стояли там практически всю весну и все лето. Мы готовились к наступлению, получали пополнение, как людьми, так и техников. Надо сказать, что в 1944 году к нам стали поступать американские танки «Шерман». Это, я считаю, лучший американский танк, который принимал участие в войне. Там и двигатель хороший, и броня хорошая, и оружие хорошее.
После Ясско-Кишиневской операции много молодых ребят, типа меня, отправили на учебу. Часть попала в Академию, 1944-м году туда был набор обстрелянных офицеров, они выпустились в 1947 году. А я попал в Нефтяной институт, требовались специалисты по горюче-смазочным материалам и поскольку я кое-что соображал в математике, меня направили туда, хотя я не хотел, там кормили плохо, по тыловой норме. Мы с еще некоторыми ребятами хотели оттуда поскорей уехать, и это нам удалось – где-то в начале сентября я смог уехать из института и попал во 2-ю танковую армию, в которой уже и заканчивал войну.
В январе 1945 года началось наступление. Наша армия она обошла с запада, северо-запада Варшаву. В конце января я был тяжело ранен, в апреле выписали, и я снова вернулся в свой 9-й корпус. Войну закончил на окраине Берлина.
Сообщение отредактировал Drakeno 13 февраля 2014 - 21:44
Не спорь с дебилом, иначе опустишься до его уровня, где он задавит тебя своим опытом
Я даже не знаю с чего начать, ведь я не писатель и никогда не стремился стать таковым, боюсь как то неправильно преподнести события, которые перевернули весь мир с ног на голову. И мою жизнь лично. Да что тут говорить, никто не остался в стороне. Я написал свои мемуары уже в спокойное и мирное время. Мне хотелось еще что то оставить о себе потомкам. Так сказать из первых уст что б знали как все было. Да и для души приятно, изложу то что носил с собой долгое время. А случилось это в начале лета. Знаете это начало лета, когда еще листья сочно-зелёного цвета, к середине лета они на себя набирают пыль и становятся грязными. Но все таки летние грозы делают своё дело и умывают деревья. Ах, эти летние грозы, воздух настолько становится сладким, когда пыль прибита к асфальту. В общем было начало лета, а точнее июнь. Мне тогда всего то было 20. Строил планы на будущее. Только не знал что заберут это самое будущее накануне рано утром. Да и никто до последнего не верил что война так неожиданно может нагрянуть к нам в «дом». Помню диктор громко, басисто так, начал свою речь: «Говорит Москва… ». И передал нам радиовещатель, что пришла к нам в «дом» беда. Я в тот момент учился в лётной школе. Папа был лётчиком и дед мой и я пошел. Семейная династия лётчиков, если так можно сказать. Первый боевой полёт я совершил на Советском истребителе-биплане И-5. Эти самолеты использовались в летных школах. Они были не совсем подходящими к ведению боя в то время. Но все таки наши инженеры их на скорую руку переоборудовали и сделали из них истребителей-бомбардировщиков. В нашем звене я был самым молодым за что получил прозвище «Малыш», и самолет тоже был невелик. Так что мы стали с ним одним целым. Почти до конца войны я летал на нем. Как шутили мои сослуживцы: "Вот не зря «Малыш», ведь даже фашисты попасть не могут, слишком мал да удал". Но однажды удача отвернулась от меня. Не то что бы совсем отвернулась, просто больше за штурвал я не сел. Сбили меня зимой в 1944-м. над густым лесом. Парашут раскрылся, но зацепился за крону деревьев, на высоте 10-ти метров над землей. И вот тут я сделал свой выбор, да и выбора то особо не было: замерзнуть вися между деревьев или упасть вниз. Правда упал не очень удачно. Снега то мало оказалось на месте моего падения. Раздробил себе ступню левой ноги, множественные ссадины. Но больше всего была проблема в том, что я примерно знал где «свои» и от того что я знал, мне легче не становилось. Припасов у меня не было, пистолет в кобуре и только. Но застрелиться всегда успею, так что соорудив костыль пришлось хромать в сторону дороги, которую я видел пока на парашуте летел. Но с моей ногой такая дистанция забрала у меня уйму сил и времени. Нога дико болела и мороз давал о себе знать. Мой путь до приблизительного места где проходила дорога занял полтора суток. Дальше ночь меня ждала в свои холодные объятия. И вот тут ко мне вернулась удача ненадолго. Ночь я провел в стволе старого дуба, и пришлось перед ночёвкой наломать хвойных веток, для того что б прикрыться от ветра. Ночью мне мерещилось всякое, было очень холодно. Да и сном врядли это назовешь. Я скорее ждал первых лучей солнца. Это была самая длинная ночь в моей жизни. Я мог в любой момент прекратить эти мучения. Но это путь слабого человека или человека у которого нет выбора. А у меня еще был шанс и я хотел им воспользоваться. По утру дико голодный и замерзший я продолжил свой путь к дороге. Дорога меня должна была вывести к "нашим", я знал это. После обеда я уже был почти возле дороги и тут моя удача снова от меня отвернулась. До колеи мне оставалось пару шагов, но снег прикрыл от моих глаз опасность. Под снегом укрылся капкан. И в капкан я ступил своей здоровой ногой. От боли я вскрикнул и потерял сознание. Позже правда удача со мной расплатилась сполна за мои мучения. Я не помню как попал в военный госпиталь, весь путь до военного госпиталя я пребывал в полу-бессознательном состоянии. Со слов врачей меня нашли свои же, которые патрулировали тот лес, ведь знали где примерно я упал. В том лесу были и те, кому не так повезло как мне. Были те, которые не смогли добраться до дороги или на пути встретился зверь какой. Ногу с раздробленной ступней, по колено мне все таки ампутировали. Сильное обморожение поврежденной ноги и развивающаяся гангрена не оставили медикам шанса на спасения большей части ноги. Так что за штурвал я больше не сел. Ту ногу, которой я угодил в капкан загипсовали. Так что удача не совсем от меня отвернулась, просто она отвлеклась в тот момент, когда со мной приключилась эта история. Многие на этой войне потеряли очень многих и многое. В госпитале я обзавелся новыми друзьями. Ребята отличные. Даже несмотря на наше состояние мы шутили и смотрели с оптимизмом в будущее, ведь мы живы и никто не заберет у нас наше будущее. Надо мной шутили: -"Волка ноги кормят, а уж раз одна осталась, так с голода точно не помрешь". На этом я эту часть своих воспоминаний закончу, ведь все что происходило на войне я не смогу сюда вместить. Но на этом я своё отлетал.
Сообщение отредактировал Drakeno 13 февраля 2014 - 21:44
Передо мной чёрный тяжёлый стол. На столе лежит карта, чуть смятая с краю и стоит кружка с только что налитым чаем. Я сижу и разглядываю узоры из пара, которые вылазят из кружки. Вот этот похож на пикирующий самолёт, а этот... -Сержант Кручин! Что же молчим?-от резкого голоса майора НКВД Чайкина я вздрогнул и со вздохом отвёл взгляд от кружки. -Хороший чай, наверное. Трофейный? наш так вкусно не пахнет. -С темы не соскакивай. -А что с неё соскакивать?-я услышал приятный голос справа от меня. Да, этот Чайкин весь мой отряд вместе с капитаном приволок,-я же вам всё ещё в машине рассказал. Мой друг Костя Лыка просто мечтал поскорее окончить этот нудный разговор. -Как вам объяснить, что мы не виноваты?-спросил я. Может, вы всю роту допросите? -Ты мне не дерзи,-Чайкин пытался показаться нам грозным, но добрые глаза всё выдавали. Понятно, хочет показаться важным перед подчинёнными,-давай, Кручин, ты ещё раз всё расскажешь. Я... Мы всё запишем и я уверен, что верх всё поймёт и вы отправитесь домой. Ладно, что ты опять на кружку смотришь? Я же не зверь, всё понимаю. Тихонов! Налей бойцам чаю. Обычный человек, взяв железную кружку с горячим чаем, отдёрнул бы руку. Начал бы дуть на ошпаренные пальцы. Но у меня ладони грубые, даже если иголкой колоть, не сильно больно. Поэтому я взял кружку, обхватив её всей пятернёй. А вот пить горячий и вкусно пахнущий чай было жалко. Я понюхал его, глубоко вздохнул и отхлебнул чуть-чуть. -Вкусно,-сказал Семён, второй из четырёх членов нашего злополучного отряда. Четырёх, если не считать командира. Голос майора долетел до меня: -Кручин, ну, давай, рассказывай. Тихонов всё запишет. -Ну... Я расскажу всё, как было,-ответил я. Я поёрзал на стуле, подул на чай и, отхлебнув ещё, под аккомпанемент перебитого носа Семёна начал свой рассказ.
-Да ты чёрт рогатый,-выругался Костя, когда Миша ещё раз чуть не упал, запутавшись в ремне своего оружия. -Сам ты чёрт,-огрызнулся его друг, Михаил Шурин, пулемётчик нашего сформированного только вчера отряда. -да что ты на него сердишься,-добродушно протянул Семён,-ни зги не видно, я на вытянутую руку ни хрена разглядеть не могу. Хотя ремень лучше на плечо накинуть, Миша. -Да я себе уже мозоль натёр,-пожаловался шурин,-небось потом шишка будет. Костя после этих причитаний мог бы собственноручно прибить пулемётчика, благо на плечах у него висел мешок с взрывчаткой и винтовка, поэтому он просто выругался крепким матом и продолжил движение, замыкая колонну. -А точно деревня пустая? Было бы обидно взорвать всё к чертям вместе с мирными жителями,-взволнованно спросил Семён Катов. Он нёс детонаторы, и в случае убийства жителей деревни их смерть легла бы ему на совесть. -Что, Сёма, очко играет?-усмехнулся Костя, поправив на плече мешок,-разведка же доложила, что всех эвакуировали. Деревня пустая. даже немцев нет. Я не понимаю, зачем мы тащимся по темноте, когда можно было средь бела дня туда прийти. -Безопасность нам не помешает,-вставил я своё слово,-кто знает, что за три часа могло произойти? -А что может за три часа произойти?-спросил Миша. -Да много чего,-расплывчато ответил вместо меня Семён. Мы шли уже минут сорок по полю. Был бы день, нас за километр было бы видно. Но Воронежская летняя ночь темна, и даже в десяти метрах ничего не было видно. Мы шли на силуэт церкви, маячившей вдалеке. той церкви. из-за которой случились все эти проблемы. Как красиво поле, когда над ним колышутся колосья пшеницы. Оно всё как из золота. Но золота уже не было давно. Под ногами хрустели сухие комочки земли, и только самые стойкие кустики остались стоять на поле. Мы обходили деревню издалека, чтобы выйти к мосту и дороге, по которой должны были проехать немецкие части. Подкрепления для немцев, все дела. Танки, пехота. Мы должны были задержать их, взорвав мост и заминировав дорогу. Дальше сработали бы наши миномёты и от колонны остались бы только дымящиеся искорёженные остовы танков. Когда мы были уже почти в деревне, глаза стали привыкать к темноте. Я даже смог разглядеть время на своих наручных часах. Два часа сорок шесть минут ночи. -Слушай, Серёга, а если в деревне будут люди?-спросил меня Миша.-что делать? -Ну разведка же сказала, что людей нет.
-Ну взорвали бы вы мост и дорогу, а дальше что? Как бы вы воевали под своим миномётным огнём?-перебил меня Чайкин,-вы бы все погибли бы. -Так пехота атакует дезориентированную колонну в течение семи минут, а потом отступает, и тогда в дело идут миномёты. Можно ещё чаю? Майор кивнув Тихонову, уселся за стол. Подождал, пока мне нальют. Всё-таки он добрый, хоть и корчит из себя монстра. Неправильный майор НКВД.
-наконец-то, мать твою!-выдохнул Костя, когда мы упёрлись в деревянный дом,- Круча, ищи дорогу, бери с собой Мишку, а мы с Сёмой займёмся мостом. -Как скажешь, господин офицер,-съязвил я. Но всё-таки я, похлопав Шурина по плечу, присел около стены и достал карту. -Смотри, командир, отсюда мы пришли. А вот здесь мост. значит, дорога там,-пулемётчик быстро изучил карту и уже показывал пальцем в сторону, где должна быть дорога. Я вздохнул и сложил карту обратно. Обернувшись в сторону церкви, которая чёрным пятном нависала над деревней, я спросил друга, видно ли с церкви мост и дорогу. -Наверное. Хотя, я не уверен, дотянутся ли провода до неё. -А причём тут провода?-спросил я, пнув камешек. Он откатился в сторону и с грохотом ударился о железный забор. Мы с Мишей замерли. Потом Шурин усмехнулся и я вспомнил, что деревня пуста. Наконец мы вышли к дороге. -Ну ничего себе!-присвистнул Михаил,-да тут танковая колонна по кругу кататься может! -Ну, это ты преувеличиваешь. Хотя да, дорога действительно широкая. Ладно, кончаем лясы точить, за работу.
-Ну и зачем ты взял с собой пулемётчика? Заряды же были у Семёна и Константина!-удивился майор. -А зачем? На дорогу мы заложили с каждой сторону по небольшому заряду, просто испугать. Мы не должны были уничтожать колонну сразу. Только задержать. -Почему? -Потому что полковник Ральф Мейер был в этой колонне,-ответил вместо меня наш командир Савин, подтянутый человек с пышными усами.-он должен был принять командование немецкими войсками в Воронеже. Мы были обязаны уничтожить его. Должны были видеть его тело. -Зачем?-удивился майор? -Зачем? потому что мы уже ошиблись дважды. Два раза мы выслеживали его в колонне и бомбардировали её. И два раза выживал Мейер. Неубиваемый ублюдок. Именно поэтому мы должны были прикончить его и убедиться, что он отправился к праотцам. И на всё у нас было семь минут. -Товарищ командир, я продолжу?-спросил я. -Конечно, Кручин. Продолжай.
Установив в ямку под кустиком второй заряд, я присоединил к нему провод и потащил через чей-то огород к мосту. Дойдя до места, я увидел весьма забавную сцену. По мосту бегал Семён, что-то причитая, а Костя лежал на мосту без движения. Мы с Михаилом кинулись туда. -Что же ты творишь, ирод? Заряд утопишь! Второго у нас нет! Ты что там делаешь? Ты что, долбанутый? Увидев нас, Катов начал быстро говорить: -Сейчас тебе командир-то люлей вставит, будешь знать, как разбрасываться оружием! Наконец Костя не выдержал. Он медленно встал, и держа в руках заряд, посмотрел Семёну в глаза. Даже в темноте можно было увидеть, как дёргались скулы и шевелились губы. Злобно зыркнув на Семёна, Лыка обратился ко мне: -Круча, я его сейчас задушу. Он только всё портит. -Да этот кадр чуть заряд не утопил. Я смотрел на перепалку двух лучших друзей. Ничего, это не серьёзный спор. Я усмехнулся. -Смотри, Серёга, можно опоры заминировать. Я и глубину измерил палочкой,-Семён кивнул на увесистый сук длиной метра два,-он даже на половину в воду не вошёл. Разделись бы, зашли в воду и заминировали бы опоры. А он хочет верёвками заряды к дну моста привязать. -Ты понимаешь, что первым пойдёт танк? Если рвануть опоры снизу, то танк провалится просто в ров, а если, как ты говоришь, к дну привязать, что мы ещё и танк унесём! -Видишь, командир, какие глупости человек творит? Да скажи же ему, что... -Костик, крепче привязывай,-сказал я. Семён посмотрел на меня так, будто я его родную мать расстрелял и отвернулся. Костя с довольным приглушённым смехом просунул руки и голову между досками. наконец дело было сделано. Осталось только протянуть провод к детонатору. Вот только где нам лучше расположиться? -Да что тут думать? В церковь пойдем. Там и дорогу, и мост видно,-жуя травинку, сказал Костя. -А дотянется?-спросил Семён. -Будь уверен,-успокоил его Лыка,-пошли. И мы двинулись к церкви. Я шел впереди вместе с Семёном, Шурин чуть в стороне разглядывал на ходу дома, насколько это позволяла темнота. Костя кряхтя разматывал провод. -Это хорошо, что в колокольне никого нет и нас деревья прикрывают. И ещё ночь тёмная. А то бы сразу порешали,-задумчиво сказал я. -Смотри, не накаркай,-сказал Костя. Мы остановились метрах в пятидесяти от церкви. -Дай... отдохнуть,-пропыхтел Лыка,-спина просто гудит. Погоди. Сейчас вперёд пойдём. Но мы никуда не пошли. Потому что я поднял глаза на колокольню. Так, невзначай. И от увиденного я чуть на землю не сел. Верхней части колокольни, как и колокола. не было. Зато был человек, расхаживавший туда-сюда с винтовкой в руках. А тем временем потихоньку поднимавшийся ветер разогнал облака и в свете луны я сумел разглядеть, как блестит немецкая каска. -Как так?-недоумевал Шурин.-ведь разведка... -Оказалась сукой,-перебил его Семён. Костя кивнул. Мы в исступлении смотрели на часового. Сейчас облака окончательно разойдутся и нас заметят... Мы не сговариваясь, начали отходить назад. Костя поспешно сматывал провод обратно. -Погоди, зайдём в этот дом, и оттуда всех этих тварей взорвём,-шептал Костя. и тут Семён вскрикнул. Мы обернулись. Катов лежал посреди огорода, вернее того, что от него осталось. В свете луны было хорошо видно искривлённое лицо Семёна и какую-то согнутую железку, торчащую из-под земли. -Ты что. совсем охренел?-зашипел я. Михаил подошёл к Семёну. Начал щупать его ногу. -ребят, он, наверное, ногу сломал,-услышали мы страшные слова,-в такой темноте повезло, что не шею. Я сейчас осмотрю ногу и... Михаил даже договорить не успел. Едва он дотронулся до ноги Семёна, тот вскрикнул так громко, что с соседнего дерева взлетели птицы. И тут же мы услышали отрывистые крики на немецком и лучи яркого света. У фашистов были даже прожекторы. Сколько ещё разведка не увидела? -Уходите, только винтовку мою заберите,-прохрипел Семён. -Ну уж дудки, я тебя не брошу,-Костя хотел было кинуться к другу, но я его остановил. Быстро подобрав снаряжение Катова, я коротко скомандовал: "Уходим". Обернувшись, я посмотрел на Семёна и прошептал: -Мы тебя вытащим, друг. Семён, услышав, что я сказал, кивнул и махнул нам рукой.
-И вы его бросили?-спросил Чайкин. -Погоди, майор,-сказал молчавший всё это время Миша,-сейчас самое интересное будет.
Костя рвал и метал. Я думал, он меня прикончит. Ещё бы, его лучшего друга мы только что бросили на растерзание фашистам. Возможно, он уже мёртв... А может, ещё хуже. Может, его будут пытать. Я не очень хорошо знал Семёна, но Костя уверил меня, что даже если его пополам рвать будут, он ничего не расскажет, а скорее сам себе язык откусит. Я снял со спины рацию. -Штаб, приём. Штаб, это Крот. Штаб, приём. Штаб, как слышно? -Это штаб, слышно отлично,- я услышал уставший голос Савина,-как там у вас? -Всё очень плохо. Семёна взяли. -Как взяли? -Он ногу сломал и закричал, а немцы услышали,- начал объяснять я, но Костя вырвал трубку у меня из рук: -Штаб, мы завтра отправимся его доставать. -Никак нет. Слишком опасно. -Да твою мать! Он мой друг, а сейчас с ним чёрт знает что творят фашисты! -Дай трубку, Костя,-сказал я и когда трубка оказалась у меня в руках, ответил Савину: -Завтра с утра пойдем. Взорвём снаряды и под шумок... -Это не так просто, как вам кажется!-Савин уже начинал нервничать. -Задание мы выполним. А потом спасём Катова. -У вас будет всего семь минут! -Справимся за пять. -Ладно, добро. Конец связи. Я осмотрел свой отряд. Только меня назначили командовать людьми, а я уже потерял человека. Нехорошо, нехорошо. Я посмотрел на Мишу и Костю. они переглянулись и кивнули мне. Мол, спасём Семёна. Я кивнул им в ответ.
-Ну, я вижу, вы его спасли,-перебил меня Чайкин. Меня интересует то, как проходила утренняя часть операции. -Спокойно, майор,-улыбнулся Костя,-скоро конец.
-Сколько там?-спросил я у Михаила. -Почти шесть. Если верить языку, то колонна должна пройти в шесть. Чуть-чуть ещё осталось, командир. Я подошёл к спавшему Косте и толкнул его в плечо. Тот мгновенно открыл красные от недосыпа глаза и схватил винтовку. Сообразив, что он среди своих, он поставил её обратно к стенке. Я постучал себя по запястью, намекая ему, что время вот-вот придёт. Костя протяжно зевнул и начал медленно вставать, потирая небритую щёку. Я выглянул в окно. Вся наша рота рассосалась вдоль дороги, установили пулемёты, в общем, готовы были встретить колонну, как говориться, с хлебом и солью. -Да где они там?-простонал Костя и тут, словно в ответ на его слова, в комнату ввалился Савин. -Едут. Хорошо, что мы проникли в деревню в темноте. Атаковать колонну с поля не слишком-то приятная перспектива. Я и Миша кивнули, а Костя хмыкнул. -Хорошо, что они патрули не выставили. Небось, приняли Сёму за дезертира,-и с этими словами Костя взял винтовку. Всего один танк в колонне. Всего один. Значит, проблем не должно возникнуть. Костя положил руку на детонатор. Я видел, как по его сухому лицу стекают капли пота. Да что уж там, я сам волновался так, что вспотели ладони и я ежеминутно вытирал их об себя. Миша встал около окна с пулемётом, аккуратно разложил сошки. наконец колонна поравнялась с нашим домиком. В унисон грохоту колёс и гусениц задребезжали стёкла. Осторожно отодвинув занавеску я увидел, как танк подъехал к мосту. У Кости сильно дрожали руки. Савин медленно кивнул. Я не успел заткнуть уши, как раздался взрыв. На дороге рвануло слабенько, а вот для моста Костя зарядов не пожалел. Жахнул сначала мост, а потом танк. Я услышал крики немцев и горящих людей, попрыгавших в воду. -Понеслась, понеслась, понеслась!-заорал Савин. Миша разбил прикладом окно и, упёршись сошками в подоконник, зажал спусковой крючок. Паника немцев была просто неописуема. Те, кто ехал в грузовиках, повыпрыгивали на землю, а пешие начали ломиться в дома, натыкаясь на наших солдат. Я снял ремень ППШ с плеча и увидел, как трое немцев уже забегало в наш дом. Я глубоко вздохнул, выбил дверь и дал очередь. Немцы, закричав, упали на землю, забрызгав песок тёмной кровью. -Круча, твою мать! В сторону!-заорал Костя. Я кинулся на землю и увидел, как Костя кидает под грузовик две гранаты. В этот раз я уши успел заткнуть. Но что толку, когда тебя накрывает землёй? Я почувствовал, что меня кто-то тащит за шиворот. Я поднял голову и увидел озлобленное лицо Кости. -Что лежишь, Круча,-продолжал кричать Костя,-не забыл, что у нас всего семь минут? Нам надо было за семь минут добежать до церкви, забрать Семёна и вернуться в поле. То есть надо было не останавливаться вообще. не вступать в бой. Савин хотел выделить нам ещё пять человек, но я отказался, сказав, что топа будет привлекать немцев. И мы побежали. В полный рост, не пригибаясь. Всего-то нужно было пробежать до церкви сто метров. Как это на первый взгляд кажется легко... -Время?-прокричал я, расстреляв на бегу фашиста. Тот, задёргаясь, сполз по стене. На на ней остались кровавые следы. -Шесть минут!-прокричал в ответ Миша. шесть минут. Времени ещё навалом. Вот она, церковь! Вот она. И тут громкий выстрел. Стрелок! Да я и забыл о нём. Тот самый немец, бродивший в колокольне. Я услышал немецкие крики. Ещё выстрел. Мы попадали за укрытиями. -Черт, этот паскудник лупит по нам и не даёт подойти!-крикнул Миша,-прикрой, Серёга, я его накрою! Я выглянул из-за стены и открыл беспорядочный огонь по колокольне. -Вперёд! Вперёд, твою мать!-услышал я крик Миши. Следом стала слышна трескотня пулемёта. Шурин не давал немцу высунуть голову. Мы с Костей кинулись к церкви. Вот они, двери. Но вдруг дверь соседнего дома распахнулась и выбежал немец в пистолетом. Проорав что-то на своём языке, он выстрелил в меня. Плечо пронзила боль. Я чуть не выронил ППШ. Хорошо, что Люгеры у них слабенькие. Костя в долю секунды понял, что немец сейчас выстрелит в меня ещё раз, а сам Костя не успеет прицелиться, и поэтому с криком кинулся на немца в рукопашную. Я схватился за плечо и привалился к стене. Костя врезал немцу со всей силы прикладом в лицо, отчего тот оступившись, перевалился через перила. Костя прыгнул вслед за ним. Я услышал хруст. Это костя с приземлился немцу на грудь. Рёбра сломались. Костя для верности врезал немцу ещё раз в морду и подбежал ко мне. -Серёга, как ты?-спросил он. Я не успел ответить, как подбежал Миша и прокричал: -Хлопцы, быстрее, четыре минуты! Эти слова подействовали мгновенно. Через четыре минуты наши уйдут в поле и нас накроет миномётный огонь. Ох, зря я хвастался, что справимся за пять минут. Но ноги сами несли меня к церкви. Вот он, чёрный ход! Вот он! Костя с разбегу вышиб плечом дверь, упал на пол, а мы с Мишей дали длинную очередь по всем немцам, что были в церкви. -Три!-крикнул Миша. Я подбежал к алтарю. Он был залит кровью, как и пол рядом с ним. Рядом с алтарём лежал немец, у которого вместо головы была бесформенная каша. Я переступил через труп и вломился в комнату. на полу лежало два человека в форме мышиного цвета. Над ними возвышался в окровавленной форме, с кистью руки, вывернутой самым неестественным образом, Семён. Он опирался рукой о стену и держал сломанную ногу приподнятой. Костя подбежал к нему, но Катов отстранил его и попросил у меня пистолет. -Товарищи, тридцать секунд. Слова шурина подействовали мгновенно. Костя подхватил Семёна и мы кинулись к дверям. Семён мощился от боли и тихо стонал. До дороги остались считанные метры. Сейчас мы перебежим её, и всё, безопасная зона! Но не тут-то было. -Эй, мужики, слышите, свистит что-то?-спросил Костя. -шурин, время? -Время? Время... всё. И в этот момент рядом со мной прогремел взрыв. Меня отбросило в сторону метра на четыре, Костя упал и, придавленный Семёном, не мог встать. Миша метался взад-вперёд. Послышались крики на немецком. Не всех ублюдков покрошили. Я медленно встал, но новый взрыв бросил меня лицом в землю. По носу как будто миллион мурашек пробежало. Простреленная рука вновь стала мокрой. и тут бахнуло так, что я на секунду ослеп. Снаряд попал в грузовик, перевозивший топливо для немцев. Огненный шар поднялся высоко вверх. Огонь начал распространяться по деревянным домам. Машины, которые оказались рядом оттолкнуло в сторону. Мне в нос ударил запах гари. Из глаз от дыма потекли слёзы. Я понял, что это конец, что сейчас меня, Костю, Мишу и Семёна разорвёт на части наш миномётный огонь. Мы не успели. И тут я увидел ужасную картину. Из амбара, охваченного огнём, выбегали люди. не немцы, не солдаты, а обычные люди. Проклятые фрицы согнали всех жителей в амбар. А сами заняли церковь и близ лежащие дома. И сейчас я, чувствуя боль во всём теле, наблюдал, как кричали горящие люди, как в них попадали снаряды. Людей попросту разрывало на части. Русских людей разрывали русские миномёты. Те, кто избегал миномётов, падали под пулями тощего долговязого немца или сгорали заживо. Я медленно встал ещё раз, медленно побрёл в сторону амбара. Вернее того, что от него осталось. "Мой автомат... Я потерял автомат!"-крутилось в моей контуженной башке. Ещё один взрыв, на этот раз последний. Меня обдало с ног до головы землёй и пеплом. Я услышал истошный крик справа. Повернул голову, и перед глазами предстало жуткое зрелище. Из воронки выползал обгоревший долговязый немец. Вернее, половина немца. Ниже пояса у него ничего не было, только кровавые тряпки вместо гимнастёрки и кишки, которые волочились за ним по обгоревшей траве. -Тёте мих! Битте! Кричал он. Это означало "убейте меня, пожалуйста". Я заплетающимся шагом прошёл дальше. Фашист попытался схватить меня за сапог, но не смог, и, прохрипев, повалился набок. Из его рта обильна текла кровь. Я подошёл к амбару. Везде были трупы. Обгоревшие, порванные на части. Один из людей был жив. Его придавило горящим бревном и он пытался выбраться из-под него. Вся одежда на нём горела, а кожа обуглилась. Я пошёл дальше. В глазах двоилось, а в голове гудело так, как будто там пикировали сотни самолётов. Ноги и руки дрожали. Мне послышалось, как меня кто-то звал. Я повернулся и увидел, как из дыма, весь чёрный от сажи и с окровавленным лицом выходит Костя. -Командир! Командир! Серёга!-орал он. Лыка подошел ко мне и поволок меня обратно. Я начал потихоньку приходить в себя. -Все целы?-спросил я. -Конечно,-в этот момент Костя крепко выругался,-за исключением всей людей, которых не увидела наша разведка!-Костя откашлялся и продолжил: -они умудрились не заметить огромный отряд немцев в деревне и людей в амбаре. Суки! Костя отпустил меня, я подобрал с земли немецкий автомат. Мы вышли к дороге. Там вовсю велась перестрелка. -А наши! Наши! Кинули нас здесь на смерть, а сами давно ушли в поле!-Кричал Семён, сидевший на земле,- а миномёты тоже хороши! По колонне практически не попали. Все на дома ушло! Наверное, из-за ветра. Наверняка этот Мейер живой и ушёл! -А вот хрен тебе,-ответил я, заметив, как к грузовику бежал немец в офицерской форме, держа в одной руке пистолет, а в другой фуражку. -давайте, хлопцы, возьмем говнюка!-закричал я, и мы с Костей кинулись вперёд. Из-за грузовика выбежали два немца. По одному попал Костя из винтовки, другого изрешетил я из МР-40. Я бросился к кабине, заметив, что Мейер уже садится за руль. Костя выстрелил по колесу и подбежал к двери. Я встал перед грузовиком и нацелился в лысую башку полковника. лыка резко открыл дверь. Раздался пистолетный выстрел. У меня всё похолодело внутри. Вдруг раздался крик Кости: -Ну что, добегался, гад?-и Костя врезал Ральфу Мейеру со всех силы прикладом,-иди сюда, урод! С этими словами он вытащил его из кабины. Полковник упал на землю, а Костя принялся избивать его ногами. Я еле оттащил друга от немца.
-История подходит к концу, майор,-улыбнулся я и допил чай. -Рассказывай дальше, сержант.
Я вздохнул и взглянул сначала на небо, а потом на поле. К нам приближались солдаты. Наши солдаты. Я потрогал раненую руку. Больно. Потрогал нос. Интересно, я его сломал или нет? нет, наверное. А вот Семёну сломали. Ему было больно дышать через нос, поэтому он пыхтел ртом, когда Миша перевязывал его раны. Да, не повезло парню. Ещё и руку ему вывернули. Везде на его теле были следы порезов, синяки и ссадины. -Кручин! Кручин! ты в рубашке родился, ей-богу!-услышал я радостный голос Савина. Он подбежал ко мне и спросил, все ли целы. -Семёна спасли, все живые выбрались,-тихо ответил я,-а знаете, что в деревне люди мирные были? -Да. Мы узнали об этом слишком поздно. По рации передали, чтобы не устраивали миномётный обстрел, чтобы эвакуировали людей, но было слишком поздно. Прости. -Я видел, как они умирали. У меня на глазах. -Все умрём,-влез в разговор Костя. и вдруг в его глазах заиграли хитрые нотки. -Командир, убили Мейера?-спросил он. -нет. Ушел гад. Стоп, вы что, его сами прикончили?-заподозрил что-то Савин. -Нет. Не убили,-весело ответил Семён,-Костя! Выводи! Перед квадратными от удивления глазами нашего командира стоял связанный полковник. некогда чопорный блестящий немец в одежде с иголочки выглядел, как побитая собака. Костя сломал ему нос, выбил зубы, а глаз полковника заплыл. -Ну, ребята! Ну, молодцы!-усмехнулся Савин, но вдруг сзади мы услышали шум двигателя. ЗИС остановился, и из него выскочил офицер. -Где ваш командир?-закричал он. Савин подошел к нему. -я майор НКВД Чайкин,-спокойно начал офицер и вдруг заорал, брызжа слюной,-вы охренели совсем? Направляете миномёты, а они лупят по людям! -Это ваша разведка виновата!-вскипел Савин. -Она не наша!-парировал Чайкин и сказал уже спокойно: -Пройдёмте в грузовик. -Товарищ майор! Савин не виноват ни в чём! Это наша группа не доложила о мирных и немцах в деревне,-сделал я шаг вперёд,-если уж кто-то виноват, так это мы. Если бы Савин умел испепелять взглядом, то от меня бы осталась кучка пепла. -Вы можете рассказать о подробностях этой чёртовой операции?-спросил Чайкин меня. -Да. -Тогда бери своих людей и все в машину.
-хорошая история,-похвалил меня Чайкин,-интересная. Только это не оправдывает ослушание приказа. Мы телеграфировали вам, что вы должны эвакуировать жителей, но вы... -Да не было никакого приказа!-вскрикнул Савин. Семён кивнул, подтверждая. -Вы что, меня за дурака держите?-начал сердиться майор. Я понял, что дело пахнет керосином. Приказа мы не получали, но майор утверждает обратное. Дело может плохо кончиться. -Товарищ майор! К вам тут...-в комнату зашёл солдат и доложил. Не успел он сказать, как в комнату зашёл высокий подтянутый человек. Я посмотрел на него внимательнее-генерал. -Здравия желаю, товарищ генерал!-вытянулся, как струна, Чайкин. Мы все, включая Тихонова, встали. -Сядьте, хлопцы,-мягко сказал генерал и обратился к Чайкину,-что же ты героев держишь, допрашиваешь, а что у тебя под носом творится, не видишь? -В каком смысле?-смутился Чайкин. -Эти ребята-герои. Они нам Мейера живьём взяли. Четыре обычных солдата взяли живьём такую шишку. -они не выполнили приказ, товарищ генерал. Должны были эвакуировать жителей деревни, но те все погибли под миномётами из-за этих, как вы выражаетесь, героев. -Да? Что же ты такой дерьмовый человек, Чайкин? Ты как им приказывал? -Телеграфировал. -Через порванный провод? -Я заметил, как майор медленно задрожал. -Что нужно сделать?-спросил генерал, кивая на Тихонова, который всё это время записывал мои слова. Чайкин медленно подошел к Тихонову, взял бумагу и порвал её. Смял клочки и выкинул в ведро. -Вставайте, ребята,-обратился к нам генерал. Мы встали. Костя помог Семёну подобрать костыль. Катов был весь в бинтах. Нога и рука были загипсованы. Я обернулся, и увидел, как майор стоял молча и, потупив голову, смотрел на подоконник. Я поспешил за товарищами. Вот так и кончилась эта история.
Более чем богоподобный
Сообщений: 284
, Симпатий: 39
, Трофеев: 18
74
Чуть выше у меня уже есть История от деды(по отцовской линии)Тут вырезка из газеты про моего прадеда по материнской линии. (если фото не загрузилась предупредите ,а то я не знаю как проверить)
Сообщение отредактировал Drakeno 13 февраля 2014 - 21:45
Кровь и песок. Даже сейчас, просыпаясь посреди ночи от жутких кошмаров, я вижу это перед собой…
…Я счастлив. Даже трясясь в стареньком британском «Бленхейме» еще довоенного производства, я определенно счастлив. Теперь я не просто Дженси Эд, папенькин сынок, я – Дженсен Адамс. Дженсен Адамс, рядовой Сухопутных Вооруженных Сил Соединненных Штатов Америки. Повторяя и повторяя про себя свой новый «титул», я словно смаковал его. Еще бы – это же невероятно круто! А вообще, идея поехать все-таки была не моя. Жаль. Было бы еще лучше, если бы это было совсем-совсем добровольно. Ну а так папочке перед баллотированием в Сенат нужен был сын-солдат, и не просто солдат, а солдат-герой , обязательно с какой-нибудь увесистой медалью. Это бы сразу подняло его рейтинг у избирателей. И все, же я был в предвкушении. Конечно! Когда я только записывался в добровольцы штата, меня чуть было не распределили на Соломоновы острова. Но папаша быстро подсуетился – не отправлять же, в конце концов, родную кровь к бешеным самураям с метровыми катанами. И вместо Тихоокеанского фронта меня отправили в Ливийский. Северная Африка с неудачниками-итальяшками, которые вот-вот капитулируют перед грозной военной машиной янки – идеальное место для геройства. Вместо тяжелой войны со всеми ее «прелестями» я предвкушал взятие в плен десятков муссолиновских солдат, встречу с почестями в любом освобожденном доблестными войсками Союзников городе, а потом – поездку на Сицилию, в побежденную Италию. Попивать знаменитое сицилийское вино, засыпать в отдельном доме с видом на море, хотя, можно и не спать… Любить знойных итальянок, каждую ночь новую. Они-то, поди, куда прекрасней бостонских «красавиц». Да и под дулом BAR'а они будут куда сговорчивей…
Самолет тряхнуло в воздухе, и меня вырвало из сладостных мечтаний. Я бегло осмотрел своих новых сослуживцев, с которыми мы уже успели познакомиться и чуть ли не побрататься, впрочем, разумеется, не со всеми. Как-никак, не стоит забывать, из какой ты семьи, и из каких они.
Джордж Фэнкс, наш управитель на время службы. Младший лейтенант и просто наркоман, подсевший на арабский гашиш еще с начала операции в Северной Африке. Он прекрасно осведомлен о том, откуда я и зачем тут, так что обращается ко мне совсем по другому, нежели к другим.
Оливье Херсадо, мексиканец-эмигрант, тайно кравший оружие с фронта и перепродаваший его в тылу всем, кто мог купить. Скользкий тип.
Том Боуэлл, классный чувак. Мы с ним одногодки, и пожалуй, он тут лучший из всей этой компании. С ним действительно интересно общаться.
Билл Блэкуокер, как нельзя подходящий к своей фамилии во всех возможных смыслах ее употребления. Негр. Парень на побегушках. Обращается даже к рядовым, начиная с «Сэр», и вообще, повторяет это слово слишком часто. Ну, негр он и в Африке негр, такой вот каламбур.
Пилот объявил посадку. Моя война началась…
Уже на второй день стало ясно, как все плохо. Как все невероятно плохо. Это не переставал повторять Херсадо, пока наконец хорошая плюха от Боуэлла не заткнула его. Командование, переоценив наши силы или недооценив силы противника, а, возможно, и то другое, решило бросить два полка протии 48-й дивизии итальянской армии. Все бы ничего, но в одном из этих полков служил я.
Мы даже не успели перейти в наступление. Бомбардировщики превратили в кашу всех, кто шел в нападение, а артиллерия довершила дело. Через 15 минут после официального начала атаки Фэнкс докладывал по рации, что у нас «вынужденное и временное отсупление». Ага, как же, временное.
Отступив примерно пяток километров под огнем артиллерии и бомбами, мы решили укрыться в Аламейнских скалах на побережье. Каким-то чудом я до сих пор не увидел ни одного трупа, ни раненого. Возможно, дело в том, что я просто отступал в первых рядах, а возможно, мы их просто не брали… Оставляли там, в пустыне, итальянцам… Я не могу даже думать об этом…
Вот мы укрылись в скалы. Здесь ни самолеты, ни пушки нас не доставали. По рации обещали нас эвакуировать, так что в принципе, дела налаживались. Только сейчас заметили, что Билли нигде нет. Стали искать. Не нашли.
Вечерело. Итальянцев не было слышно, но и долгожданная эвакуация не приходила. Херсадо попытался было убежать к берегу, но его заметили часовые. Сейчас он, связанный, сидит у скалы. Ох, и туго придется ему, когда мы выберемся.
Фэнкс снова закинулся. Сначала попытался было кричать и разговаривать с камнем, но мы с Томом упрятали его в палатку. Лейтенант хороший парень, незачем его подставлять. Тем более наступала ночь, и все начали готовиться ко сну…
…А ночью наступил ад. Настоящий Божий Ад на Земле, совсем как в Святой Библии, которую мне читала мама перед сном. Итальянцы лезли из каждой щели в скале, вооруженные короткими автоматами и винтовками, спрятанные в пустынного цвета костюмы. Расстреливали, били лопатами по голове, резали здоровенными ножами всех. И что самое чудовищное, все это под веселые крики «Viva l'Italia!» и «Viva Benito!».На моих глазах связанного Оливье расстреляли очередью в грудь, на выбежавшего из палатки и ничего не соображающего Фэнкса с того самого злополучного камня, с которым он пытался разговаривать, прыгнул солдат, и начал попросту душить каким-то шнурком. Дрожащими руками я передернул затвор BAR'а и всадил с десяток пуль в итальянца. Тот конвульсивно дергался по земле, заливая кровью песок у камней. Я почувствовал прилив тошноты…
…А рядом продолжалась бойня. Неся минимальные потери, итальянцы в упор расстреливали янки, моих земляков и сослуживцев. Прямое попадание в висок все-таки скосило Фэнкса. Старина Том с группой наших залег у небольшой впадины рядом с палатками и начал отчаянно отстреливаться. Заметив меня, столбом стоявшего у камня, стал словно сумасшедший махать руками, зазывая к себе. Но я был словно в каком-то оцепенении, не мог пошевелить даже пальцем, еле удерживаясь от злополучной тошноты и потери сознания.
В следующий миг всех четверых, в том числе и отважного Тома Боуэлла, рассказывавшего мне в самолете анекдоты про дочь мельника, снесла граната.
Это вырвало меня из оцепенения. Я просто-напросто дал деру в скалы. Петля между серых глыб и длинных ночных теней, я Божим чудом выбрался из чертовых скал. Добравшись до ближайшего оврага в песках, я рухнул туда навзничь, весь дрожа и прижимая винтовку к себе так, словно в ней заключалась вся моя жизнь.
Ночь прошла медленно. Невероятно, чудовищно медленно, но все таки прошла. Не с первой попытки, но все же убедив себя, я выбрался из своего укрытия и побрел по пескам.
Начинало палить солнце. Всего за какой-то час холодная пустыня преобразилась, от песков пошли волны жара, который буквально валил с ног. Я смог пробрести еще пару десятков метров, и, обессиленный, свалился под какой-то валун. Тут мое внимание привлекла туча пыли вдалеке.
Она быстро приближалась. Вскоре я смог разглядеть, что это танк. Испуганно лег, вжался в песок, но вскоре смог разглядеть поблеклую белую звезду в белом круге на зеленом борту. В душе моей будто рванулась бомба. «Свои!» - ликовал я. Словно сумасшедший, я вскочил и бросился наперерез танку. Тот затормозил. Я махал винтовкой и тыкал пальцем в свою рифленую каску, такие носили только в американских войсках. Танк остановился окончательно, и из люка высунулось раскрасневшееся лицо в кожаном шлеме с наушниками. Я, безумно счастливый, бросился к танку, быстро взобрался к люку, но меня остановил кольт, направленный прямо на меня.
- Кто такой? Что здесь делаешь? – спросил танкист. - Я – Дженсен Адамс, рядовой армии США. Я из 22-й дивизии, наш полк разбили вон в тех скалах. – затараторил я. - Из 22-й? Мы тоже. – недоверчиво протянул танкист, -Но из пехоты никто не выжил. Смогли выбраться лишь мы на бронетехнике. Лишь мы… - Я… Мне… Удалось…. Выбраться. – смущенно сказал я. Но все же счастье переполняло меня. - Дезертир? Ладно, там творилось такое, что я не имею права тебя осуждать. Сам будешь отчитываться перед начальством. Залезай, чувак. – пригласил меня танкист.
Влез в танк, в нем, помимо того, с кем я говорил, оказался еще один танкист. Познакомились. Один оказался еще совсем ребенком, девятнадцатилетним парнем по имени Брайан О'Хара, с сильным ирландским акцентом. Второй, тот, с кем я разговаривал, оказался Сэмом Гливерлейем, закаленным воякой лет тридцати. Все самое ужасное вроде бы осталось позади, но… Гливерлей попытался завести машину, но у него ничего не вышло. Попытался еще раз, и еще, и опять безуспешно. Матерясь и чертыхаясь, он вылез из люка и начал копаться в двигателе. Я высунулся из люка и обеспокоенно спросил:
- Что-то серьезное? - Как бы тебе сказать, ****. Она, ****, понимаешь,****, вот. Где то на **** час работы.
Вот еще чего не хватало! В танке было довольно душно, и лишняя задержка всего в каком-то километре от скал мне совсем не была нужна. Но что делать…
Брайан вылез, чтобы осмотреть танк, но, едва он высунулся из люка, он чертыхнулся, да так смачно, что у меня чуть не заложило уши.
- Сэмми! Там, на юге, самум! - Что? ****! Не может, ****, быть!
Я похолодел. Самум. Герой почти всех бедуинских рассказов. Гигантский пустынный ветер, поднимающий в воздух тонны песка и пыли, и обрушивающий их на головы несчастных, попавших в его владения. Буря в пустыне.
- Все в танк! Я не успею закончить до подхода ветра! – закричал Сэм, хоть в этом не было нужды. Все и так были внутри.
Запрыгнув, он закрыл люк на два запора и закрыл все бронещели в танке на задвижку. Стало темно. И очень душно.
Некоторое время было слышно только дыхание трех человек. Потом что-то легонько забарабанило по стенам танка. Звук был похож на виски, наливающийся через старенький дозатор в граненый стакан. Но потом звук стал тоньше и быстрее, а скоро и вовсе стал пронзительным царапанием по металлу. Уши закладывало. В конце конов, звук стал настолько невыносим, что ирландец потерял сознание. Через пару секунд и у меня потемнело в глазах.
Я пришел в себя. Слабенько горела какая-то ламочка на приборной панели, рядом с ней сидели Брайан и Сэм. У Брайана текла кровь из ушей. Я ощупал свои, но вроде они были в норме.
- Этот самум… он закончился? – слабым голосом спросил я. - Да, - ответил Сэм. Но у нас серьезные проблемы. Нас завалило песком. Я не могу открыть люк…
…Так прошел час. Стало невероятно душно и жарко. По инициативе Гливерлейя мы выдернули из башни длинную полую трубку, которую танкисты называли «спред», открыли одну бронещель. Через нее сразу же начал сыпаться песок. Мы стали пропихивать спред в щель, и, засыпав весь пол песком, наконец вытолкнули его на свободное пространство. Все по очереди приникли к спреду и вдохнули свежего, хоть и горячего воздуха.
- Плохи дела. В спреде 1,3 метра длины. Значит, над нами не меньше метра песка. – заметил Брайан.
Я был шокирован. Какой силы должен быть ветер, чтобы нанести столько песка!
- Ничего не поделать. Будем ждать помощи. – сказал Сэм…
… Духота. Нечем дышать. Приникнул к спреду. Обратно к стене…
…Невероятно душно. Приникнул к спреду на целую минуту. Отпихнули. Обратно к стене…
…Душно….
…Сон…
…Я открыл глаза. Передо мной лежал спящий Сэм. Чуть дальше – Брайан. У него в руках пистолет. Странно. Он засунул его в рот. Зачем?
Лишь когда моё воспаленное сознание все поняло, я вскочил, попытался его остановить. Но не успел. Грохнул выстрел, на стену и на песок брызнула кровь. Сэм вскочил, ударился головой о потолок, увидел убитого Брайана и пистолет, рядом с мной. Закричал жутко, не по-человечески. Нет, не закричал. В танке, ставшем нашей тюрьмой, невозможно было кричать. Захрипел.
- Ты… Убил…. Его! Гад!
Он бросился на меня, вцепился своими сухими пальцами в мое горло, начал душить. Я из последних сил нащупал пистолет, приставил его к боку Сэма и спустил курок. Он завыл, отодвинулся от меня. Я чувствовал, как стекает по моему животу на песок горячая кровь.
Я поднял пистолет и спустил в Сэма весь магазин…
…Прислонился к стене. Она была прохладной – единственная прохладная вещь в этом танке. По моим щекам стекали слезы. А рядом на песке расползались лужицы крови.
Я остался один в этом танке, один рядом с двумя трупами. Это был конец. Финиш.
Я окунул палец в кровь, она показалась мне горячей, как кипяток. Написал на стене танка одно слово – Mother, и обвел его в стилизованное сердце. Откинулся на стену. Становилось душно.
Я остался один. Погребенный заживо под метром сплошного песка и металла. Остался умирать.
Кровь и песок….
У меня возникла небольшая неполадка с абзацами и прошу на это не сердиться, так как писал в World 2007. Я очень устал писать это, надеюсь вы прочитаете это всё и вам это понравиться...
Услышав гул сирены, я обернулся. В 800 метрах позади в небо поднимались огромные языки пламени. Ночь скрасилась красными огнями взрывов. «Молодец» - сказал мой напарник Федька и улыбнулся. По нему было видно, что он рад произошедшему. И я прекрасно знал почему. 15 минут назад, пока я минировал склад с горючим, Федя в одиночку расстрелял трех немецких офицеров в штабе и схапал целую кучу оперативных карт. Диверсия удалась на славу. А теперь надо было давать деру что есть мочи, - сзади уже слышался лай овчарок. Через два часа мы уже добежали до опушки леса. Лес – вот наш спасатель. Немцы всегда боялись ходить в лес, ведь там могли быть не только дикие звери, но и наши партизаны. Пробежав немного вглубь леса можно было перевести дух. Остановившись, я некоторое время старательно прислушивался и всматривался назад. Все было тихо. Надо было хорошо изучить добытые документы. Пока я доставал фонарик, Федя уже разворачивал карты. Вообще, в картах он разбирался лучше меня, поэтому долго не думая я отдал фонарик ему. Спустя несколько минут Федя констатировал: «Дела плохи - немец идет на Кавказ. Через несколько дней 1-я танковая армия будет форсировать реку Маныч. Нам необходимо дойти до Веселовской плотины и связаться с нашими». -Сколько до плотины? – спросил я. -Около 20 верстов. Если поторопимся, то к утру будем там, – ответил Федя и вытащил из кармана компас. Немного покрутив его, он указал рукой куда идти…. Я посмотрел на часы. Было 5 часов и 28 минут утра. За несколько часов мы смогли пересечь линию фронта и выйти к плотине, но радоваться было рано. Дойдя до реки Маныч, я осмотрелся и прилег на его крутом берегу. Отсюда плотина была видна как на ладони. Но было уже поздно – немцы взяли плотину. Помимо простых солдат здесь были и диверсанты вермахта. В диверсионно-разведывательной спецшколе нас хорошо научили их различать. Во время диверсией они часто переодевались в форму советских солдат, тем самым облегчая себе выполнение операции. Так случилось и в этот раз. - Плотину будем взрывать. Наши должны были заминировать её на случай отступление. Только сначала надо найти подрывную машину, – сообщил я Феде. - Смотри Андрей, - сказал он и показал мне на каменный домик у реки, возле которой стояли фрицы. Потом добавил: «Взрыватель там». -Действуем так: документы надо донести в любом случае, поэтому поднимись к плотине и пальни пару раз по немцам у дома. После, бегом уходи вверх по реке к своим. А тем временем проберусь в дом. Готов? – спросил я у него. -Готов! – ответил Федор. За пару минут он поднял вверх к плотине. Несколько далеких, но громких выстрелов разнеслись над Манычем. Внизу, около дома, упал один фашист. Как окажется после, упал навсегда. Недаром Федя перед войной получил значок «Ворошиловский стрелок». Из дверей дома вышли несколько солдат, и устремились за метким стрелком. Путь был свободен. Бегом спустившись к дому, я остановился возле дверей. Внутри здания были ясно слышан разговор на немецком языке. Ппш здесь был не к месту, поэтому я достал Токарева. Убрав с предохранителя пистолет, я быстро и решительно вошел в дом. Спустя мгновенье раздались выстрелы. Для трех фашистских диверсантов эта операция стала последней. На столе стояла подрывная машина, фрицы успели только открутить провода. Соединив их, я поворачиваю рукоятку. Взрыв! Бегом из дома, промедление – смертельно опасно. Огромное количество воды за секунды наполнили Маныч. Теперь это была уже не река, а целое море. Позднее я узнал, что из-за взрыва плотины, наши войска получили несколько дней на переброску войск на Кавказское направление. Но это будет потом, а пока мне надо было найти моего напарника и вернутся к своим…
Родился я в Курской области, в деревне под городом Суджа. В начале войны, всех мужчин забрали в армию, остались одни пенсионеры, дети и женщины. Отец был кавалеристом. Перед тем, как наш район был захвачен немцами, отец с друзьями на конях приезжал к нам домой. Их часть была где-то рядом с поселком. А в 44-м отец погиб и был похоронен под городом Белая Церковь. Когда начались первые бои под Курском, наш поселок оккупировали немцы. Помнится, что при входе в дом, всем было страшно. Они над нами не издевались. Припоминается, что как-то один немецкий солдат разговаривал с женщиной из нашей деревни – и сознался: «Мы, немцы, вас не сокрушим. Русского Ивана на кусочки порежь, и каждый кусочек будет с тобой биться, пока не убьет!» Вот такого высокого мнения были немцы о наших солдатах. В огородах немцы сооружали защитные позиции – пулеметные гнезда, зенитки. Перед наступлением наших, выскочил я в этот огород. Интересно же, хожу, все рассматриваю. Немцы меня увидели и сказали – раз здесь ходишь, значит ты – партизан. Расстрелять! Хорошо тетка Екатерина заметила. Она перед ними на коленях стояла и просила…И уговорила. Сердце у них кровью облилось, и отпустили меня. В оккупации поселок находился месяцев 5-6. Перед тем, как наш поселок освободили, немцы схватились его жечь. Уже вечерело. Ехала по дороге повозка, с которой немецкий офицер кидал факелы в солому на крышах. Но не все сжечь успели – домов 20 только. Больше у них не было времени, потому что молниеносно наступали наши солдаты. Отходя назад, немцы выгоняли население из подвалов и гнали в сторону советских войск прямо на залп артиллерии, пуль от пулеметов. Хотели за нами спрятаться. Одного из моих знакомых немцы при этом убили. А со стороны наших били трассирующими пулями – было видно, как шли очереди! Народ стал падать на землю – чтобы не убили. На фоне пожара в селе наши солдаты все это рассмотрели и огонь перенесли выше. Когда мы были освобождены, было очень много радости. Люди заливались слезами, обнимали и целовали солдатов. Со всего села собирали еду чтобы накормить своих героев. А в 1945-м году всех собрали на главной площади и объявили, что войне конец – Победа!
Сообщение отредактировал Drakeno 13 февраля 2014 - 21:45
Я Миронов Никита Владимирович. Некоторое я добавил сам и добавил немного мата за это извините: Взяли мы деревню в Белоруссии около Рогачева. Бой был не очень уж такой солидный. Обычный бой под вечер. 21 ноября 1943 года, часов 6–7. Выбили мы немцев из деревни, а меня ранило в руку – осколок попал. Я командиру взвода говорю – тут меня ранило немного – что делать? Он говорит: — Сегодня оставайся здесь. Ищи дом потеплее и ложись там спать. А наутро отправим в медсанбат. На фронте такая особенность: ты здесь никогда не был, места не знаешь, деревни не знаешь. Компаса и того нету, а карты тем более. Поэтому далеко отходить, особенно в темноте, нельзя. Я пошёл в деревню, нашел там хату, лег на кровать и уснул. Спать я силен – стоит лечь только и все. Часа в три–четыре ночи просыпаюсь от чего–то. Как в бок шилом ткнули – поднимаю голову – что–то тихо. Сунулся в двери, а там три немца: «руки вверх». Вот и вся история. Они, оказалось, ночью собрались и выбили наших из деревни. Ко мне один подошел осторожно, сдернул с меня автомат, распахнул бушлат, красноармейскую книжку достал, а как увидел медаль у меня на груди – рассердился и прямо с мясом ее с меня сорвал. Тут какие–то офицеры посолиднее подошли. Подъехал длинный автомобиль — «Опель–капитан». Меня в эту машину затолкали и отвезли в штаб. Там в кладовке закрыли, а часов в девять утра выпускают. Вижу такой солидный дед сидит и молодой немец, который стал меня по–русски допрашивать: — Какая дивизия, батальон, рота? Я говорю: — А чего вы меня спрашиваете? Красноармейская книжка у вас. Дед ему говорит по–немецки, а он переводит: — Имя командира полка, командира дивизии? — Я, — говорю, — не то что имя командиров полка и дивизии не знаю, имя и фамилию комбата даже не помню. Знаю то, что командир батальона капитан по званию, знаю, что Николай зовут, а фамилию не помню. Этот дед махнул рукой – «хватит». Меня обратно отвели и снова в кладовке заперли. Через часа 2 открывают, выводят на улицу к грузовой машине. Там человек 10–15 русских уже сидят. Привезли в лагерь. В Бобруйск. А через неделю, всех эвакуировали. Погрузили в вагоны и повезли в Германию. Наверное, где–то в восточной Германии выгрузили. Там был распределительный лагерь – шталаг. Лагерь огромный и очень строгий. У меня вот это ранение в руку уже начало загнивать (медсанбата не было, я его сам бинтовал, но и воняло оно на два метра вокруг). Гноилось. А тут нас выстроили на осмотр и мы стоим в очереди на проверку. А декабрь, холодно, дождь идет. Думаю: ну его всего – пойду вдоль очереди к началу – тут можно до ночи прождать. Все стоят, а я мимо и – вперед. Шнырь, а тут эти овчарки… Одна бросилась на меня, а я ей руку раненую в нос, она рычит, но не кусает, отворачивается. Тут я к очереди назад только решил встать, меня между плеч – раз – дубинкой и показывают – налево. Всех направо, меня налево. И еще полдня простоял. Это была колонна евреев. До самого вечера в ней протолкался, захожу, круг очерчен. Я встал. – Сними штаны! Я снял штаны. – Показывай торчок! Показываю. Они пожимают плечами: – Фамилия! Я говорю: – Кузьмичев. – Имя отца! – Александр. – Имя матери! – Агрипина. – Какой дурак тебя загнал сюда… Оказался я не еврей. И только к вечеру пришел в барак, в котором находились русские, французы, американцы, поляки. Их не уничтожали, как цыган и евреев, а отсылали работать. На следующий день нас сразу погнали в баню. Вообще немцы мыли нас очень часто – почти каждый день. Боялись заразы. Но кормить почти не кормили. Давали баланду утром и вечером. Варили отходы от офицерской кухни: свеклу с картофельными очистками и кидали эту баланду черпаком на раздаче просто в сторону нашей очереди, а твоя уже забота была это поймать. Через 10 дней погрузили нас в поезд и отправили в Западную Германию в Бохум. В самый промышленный центр.
Я очень горжусь своим дедом , я не буду рассказывать истории которые не знаю , но по его словам я уже понимал что война это очень страшно. Он рассказывал как над ним свистели пули как сбивали самолеты как много людей гибло , поистине рассказ очень неприятен. Но мой дед не воевал с немцами он воевал с японцами и не по наслышке знал таких солдат как камикадзе , то что он рассказывал было страшно. Да он не участвовал в войне как передовой солдат он был очень мал , сидел в окопах и подавал артиллеристам снаряды , только страшно представить какой солдаты переживали голод и морозы , от которых умирали даже немцы , я не кому не хотел бы пожелать повтора такой войны хотя сколько раз назревала третья мировая вспомнить только курскую подводную лодку сколько ребят утонуло. насколько было страшно увидеть танки рассказывал мне дед , голод переживали как могли даже мелкие кусочки хлеба смачивали водой чтобы хлеб был питательней. взрывы огонь пепел ничего не было видно дальше вытянутой руки , небо было черным от пороха . самый страшный звук был звук приближающегося бомбардировщика. сколько погибло людей было очень страшно . Сложно рассказать всего и не помню но благодаря деду я понял на сколько можно сказать были беспечны люди. войны будут всегда ведь они рождаются из споров ненависти власти а у нас этого добра хоть отбавляй . Давайте сделаем мир немного лучше. ведь война это страшно особенно когда воюют ребята 15-18 лет. От слов моего деда . спасибо за внимание.
Сообщение отредактировал Drakeno 13 февраля 2014 - 21:46
Deus ex machina
Сообщений: 370
, Симпатий: 75
, Трофеев: 21
117
Ну вот попытка номер два , теперь учел ошибки , расспросил еще раз деда о интересных историях , и вот: Взяли мы деревню в Белоруссии около Рогачева. Бой был не очень уж такой солидный. Обычный бой под вечер. 21 ноября 1943 года, часов 6–7. Выбили мы немцев из деревни, а меня ранило в руку – осколок попал. Я командиру взвода говорю – тут меня ранило немного – что делать? Он говорит: — Сегодня оставайся здесь. Ищи дом потеплее и ложись там спать. А наутро отправим в медсанбат. На фронте такая особенность: ты здесь никогда не был, места не знаешь, деревни не знаешь. Компаса и того нету, а карты тем более. Поэтому далеко отходить, особенно в темноте, нельзя. Я пошёл в деревню, нашел там хату, лег на кровать и уснул. Спать я умею – стоит лечь только и все. Часа в три–четыре ночи просыпаюсь от чего–то. Как в бок шилом ткнули – поднимаю голову – что–то тихо. Сунулся в двери, а там три немца: «руки вверх». Вот и вся история. Они, оказалось, ночью собрались и выбили наших из деревни. Ко мне один подошел осторожно, сдернул с меня автомат, распахнул бушлат, красноармейскую книжку достал, а как увидел медаль у меня на груди – рассердился и прямо с мясом ее с меня сорвал. Тут какие–то офицеры посолиднее подошли. Подъехал длинный автомобиль — «Опель–капитан». Меня в эту машину затолкали и отвезли в штаб. Там в кладовке закрыли, а часов в девять утра выпускают. Вижу такой солидный дед сидит и молодой немец, который стал меня по–русски допрашивать: — Какая дивизия, батальон, рота? Я говорю: — А чего вы меня спрашиваете? Красноармейская книжка у вас. Дед ему говорит по–немецки, а он переводит: — Имя командира полка, командира дивизии? — Я, — говорю, — не то что имя командиров полка и дивизии не знаю, имя и фамилию комбата даже не помню. Знаю то, что командир батальона капитан по званию, знаю, что Николай зовут, а фамилию не помню. Этот дед махнул рукой – "хватит". Меня обратно отвели и снова в кладовке заперли. Через часа 2 открывают, выводят на улицу к грузовой машине. Там человек 10–15 русских уже сидят. Привезли в лагерь. В Бобруйск. А через неделю, всех эвакуировали. Погрузили в вагоны и повезли в Германию. Наверное, где–то в восточной Германии выгрузили. Там был распределительный лагерь – шталаг. Лагерь огромный и очень строгий. У меня вот это ранение в руку уже начало загнивать (медсанбата не было, я его сам бинтовал, но и воняло оно на два метра вокруг). Гноилось. А тут нас выстроили на осмотр и мы стоим в очереди на проверку. А декабрь, холодно, дождь идет. Думаю: ну его всего – пойду вдоль очереди к началу – тут можно до ночи прождать. Все стоят, а я мимо и – вперед. Шнырь, а тут эти овчарки… Одна бросилась на меня, а я ей руку раненую в нос, она рычит, но не кусает, отворачивается. Тут я к очереди назад только решил встать, меня между плеч – раз – дубинкой и показывают – налево. Всех направо, меня налево. И еще полдня простоял. Через 10 дней погрузили нас в поезд и отправили в Западную Германию в Бохум. В самый промышленный центр. Когда нас привезли, лагерь был еще небольшой, человек пятьсот – мы были второй партией пленных, которых туда транспортировали. Тут, пока зарастало ранение, меня назначили заниматься у немцев уборкой. Порядок наводить – на завод не водили. А потом, числа 15 декабря повели на завод. Там я сначала работал на токарном станке – снаряды делал. Но не больно старался – брака было очень много. Меня отлупили и перевели помогать французу – я ему подкатывал бомбы, которые он обрабатывал. А потом еще на сверлильном станке работал. Вот в этот период, работая в ночную смену, я уже не терялся и в обеденный перерыв уходил с территории завода. Там поле было большое, и я нашел на нем гурт сахарной свеклы. И ее подворовывал. Один раз за мной друг привязался – Саша. Хорошо, что я его тогда взял или плохо – бог его знает. Он заметил, что я во время обеда куда–то пропадаю и напросился со мной. Мы пошли. Набрали сахарной свеклы в рюкзаки – примерно по ведру. Пошли обратно.... Но какой–то несчастливый этот заход у нас был. К тому времени Италия уже капитулировала и Гитлер все итальянские войска, которые воевали на его стороне, превратил в военнопленных. Поэтому на заводе появилось много итальянцев. И когда я на следующий день оставил на буржуйке свеклу вариться, итальянцы котелок мой стащили. А котелок у меня огромный – литра на три. Если что попадется, так чтобы досталось побольше. Я его сам на заводе сделал (дед и сейчас не прочь помастерить)) Хотя с нашими таких историй у меня не случалось. На этом заводе много было переселенцев с Украины, Белоруссии. Я с ними дружил, расспрашивал – как они по городу ходят. Они мне рассказали, что у них пропуска есть. Одеты они прилично – в обычных костюмах, только на воротниках написано "OST". Говорят: "В городе нас почти никогда не останавливают, строгости большой нет. Главное – на работе быть вовремя". Я их дальше расспрашивал – какой транспорт в городе – что рядом? Выяснилось, что рядом город Леверкузен – туда ходит трамвай из Бохума, а дальше к французской границе– Эссен, Дортмунд и там уже второй фронт американцы открыли. Они понимали зачем мне надо это так подробно знать и предупреждали: "В твоей одежде арестантской тебя сразу возьмут. Тебе нужна гражданская одежда". Я это учел. В обеденный перерыв, когда всех загнали в бомбоубежище, спрятался в железках. Все сидели внутри асбестовых труб, по которым проходит связь и канализация – это такое наше было бомбоубежище; немцы сидели в другом, а я взял лом и сломал шкафчик с одеждой. Думал немецкий, а оказалось наш – на воротнике написано "OST". Костюмчик такой, брюки, помню, хорошие очень оказались – зеленые полувоенные. В карманах несколько марок и хлебные карточки. Припрятал все это. Примерно к концу осени 44 года собрался. Спрашиваю Сашу – уйдем вдвоем? Он говорит: "Да ну! Еще поймают – расстреляют". "Ну как хочешь, я ухожу один". План я составил, основываясь на информации от вольных – они сказали, чтоб я сильно не боялся в городе – останавливать меня не будут, садился в трамвай и ехал на запад к французской границе. Я переоделся и вышел за заводскую ограду. Там за свекольным полем был разбомбленный домик. Я туда в подвал залез и просидел до утра. Вышел из подвала часов в восемь и пошел. Думаю – сейчас в первом же магазине возьму хлеба. Есть хотел. Подхожу к магазину, тяну дверь, а с другой стороны ее открывают двое полицейских, которые меня знают. Я еще велосипеды у магазина заметил. Они всю ночь меня искали. Арестовали сразу и отвели обратно на завод. А там этот комендант как меня увидел – обрадовался! Ему ж отвечать за мою пропажу. За шею меня схватил и – душить. Еще двое подключились. Всыпали как следует. Дубинкой били – может, конечно, и не сильно. Они меня, почему–то, немного уважали. Но пару раз хорошо зацепило. Звонят по телефону в лагерь: поймали. Там говорят – давайте его сюда. Привели, затолкали в карцер. Вечером, когда всех на проверку выстроили, меня перед строем провели, говорят: он совершил побег и будет расстрелян. И обратно в карцер. Позже наш переводчик Виктор принес мне немного хлеба и сказал, чтобы я не боялся – что не расстреляют меня. Он и после мне хлеба подкидывал — в карцере только воду давали. Отсидел я три недели и снова на завод. Второй раз я бежал, только когда американцы подходили к Бохуму. К зиме 1945 нас уже месяца 2–3 на работу не водили, потому что не было уже той работы – разбомблено было все. Только иногда на уборку улиц выводили и то потом перестали. А, помню, в марте уже меня остановил комендант, который на заводе за нас отвечал – он знал меня по имени. Хоть и лупил иногда, но разговаривал со мной часто. Говорит: — Слушай, Михаил, как ты думаешь – русские расстреляют мою супругу и детей? — Почему, — говорю, — расстреляют? — Да я отправил семью в Кенигсберг, надеясь, что его не скоро возьмут, а тут… — Что тут? — Только не говори никому, что я тебе сказал. Кенигсберг взяли русские. Так как ты думаешь – расстреляют? Я же член национал–социалистической партии. — Да кому они нужны, — успокаиваю его, — супруга у тебя немолодая уже, а дети еще маленькие. Ничего с ними не будет. — Ты так думаешь? — Уверен. Они нас вообще считали дикими – чуть ли не медведями. Поэтому волновался комендант – думал русские всех убивают. Зато я узнал и ребятам рассказал, что наши уже Восточную Пруссию взяли. К апрелю бои уже велись так близко от нашего лагеря, что мы уже слышали не только артиллерию, но и пулеметные очереди. Однажды ночью в три часа подняли нас – а лагерь к тому времени разросся – три тысячи человек уже в нем было. Вот вывели всех и нам наш переводчик – Виктор говорит: — Ребята, вы все военные и отлично понимаете, что завтра–послезавтра здесь будут американцы. Лагерь эвакуируется. Те, кто не может идти: больные, ослабленные (а нас уже месяца два–три не кормили – так траву ели и все) остаются, а те, кто может двигаться, будут эвакуированы. Меня мой друг Петя, толкает и говорит: — Остаемся, Мишка? Я шепчу: — Ты что – вообще? Колючая проволока под напряжением две тысячи вольт, через каждые пятьдесят метров – вышка, на вышках – крупнокалиберные пулеметы. И ты здесь остаешься? Ты веришь им? Я им на миллиметр не верю. А там, когда за проволоку выведут – там овраг, там яма – я знаю, куда надо прятаться, чтобы не попасть под пулю.
И мы пошли. Три дня нас охраняли страшно – всадники, волкодавы огромные, строго по счету заводили на ночлег, по счету с утра ставили в колонну по пять человек. На четвертый день смотрю – в конвое одни деды остались – по 50–60 лет. Идут, винтовки на плечи повесили, собак нет, в сарай заведут – не считают, выводят – не считают. Думаю: настал твой час, Михаил. Ну и как уже говорил: залез на чердаке под солому минут двадцать посидел после того как все ушли; слышу – затихло все. Я откопался и вышел. На мне была французская шинель – ее мне полицейские в нашем лагере дали – на спине, как у всех русских написано SU. Полицейские еще мне посоветовали никому не показывать робу, которая под шинелью, потому что на робе никаких опознавательных знаков не было, и такая вещь могла пригодиться. Ну, я шинель скинул и остался в темно–синей робе. Пилотку я тоже сразу выбросил. И стал такой как и все. Иду, смотрю – человек у дома навоз кидает. На воротнике написано "OST". Я тогда думал, что это только русским писали. Подхожу, спрашиваю: — Русский? — Найн, найн, — говорит, — их бин поляк. — Ну, — говорю, — раз ты поляк, не найдется ли у тебя какой одежды? (я же шинель сбросил – холодно в апреле еще). Ну и поесть. Уходит. Выносит из дома демисезонное пальто – я его на солнце развернул, а оно как бредень все светится от дырок. Ну ладно – хоть что–то. И два кусочка хлеба – таких – со спичечный коробок. Я их тут же проглотил, поблагодарил и ушел. Пошел к лесу. Захожу в лес и первым делом вот что сделал: собрал еловых веток и сложил из них шалаш, как чукчи делают – я же сибиряк – знаю как такой чум строить. Переночевал там, с утра вышел, иду по деревне. Смотрю человек – на спине написано «SU». Подхожу. Говорю: — Ты военнопленный? — Военнопленный. — Жить есть где? — Нет. — Ну пойдем – я тебя выручу у меня тут дом. — Как дом? — Увидишь. И привел его в свой шалаш. (Потом, когда он неожиданно исчез, я понял, что вообще ничего о нем не знаю – даже имени. Он ничего не сказал. Да я и не спрашивал.) В тот же день пошел я искать еду. Встретил у первого дома в деревне двух немок. Таких пожилых. Говорю по–немецки: — Дайте, пожалуйста, хлеба или картошки – что можете. Я с лагеря с Бохума. И со мной еще один русский живет. Они выносят. Одна говорит: – Вот у нас тут пять картошек на двоих – две мы тебе даем, три себе оставляем. У нее и у меня было по сыну. Они погибли в России. Это тебе и твоему другу за них. Вернулся в шалаш, съели мы эти картошки и спать легли. На следующее утро опять пошел в деревню на промысел. Иду, и такой запах вдруг, чуть с ног не сбил. Суп – гороховый с мясом. Думаю – дай зайду на запах. Захожу – а там сидят двое, на форме большими буквами: "РОА"— Русская освободительная армия. Власовцы! Я говорю: — Ребята, вы же тоже русские, неужели вы мне в мой котелок не нальете вашего супу, которым так на всю деревню пахнет? — А откуда взялось это явление? – тот, кто в чугуне мешал, спрашивает. — Оттуда, откуда и ты. Ты откуда? — Я, — говорит, — из Новосибирска. — А я из Красноярского края. Ты власовец, а я военнопленный. Неужели супу не нальешь? — Давай сюда. Берет мой котелок трехлитровый и зачерпывает мне этого супа и сверху и снизу – налил полный. — Подожди еще, — говорит. Отрезает полбуханки хлеба: — На! Но, смотри – больше никогда не суйся. А то ты так и к немцам додумаешься зайти. И прямо не смей ходить – выйдешь на этих предателей РОАвцев (это он о своих так говорит) – сразу расстреляют. Знаешь что у меня сейчас на душе? Я не знаю что мне делать… Твое дело понятное – ты пленный. А я – РОА, власовец – мне обратно ходу уже точно нет. Да оно и тебе тоже. Я котелок забрал и пошел. Вернулся в шалаш, а друга моего уже нет. Больше никогда его и не видел. Супа того хватило на целый следующий день. Я решил, что это будет такой выходной, и никуда не отлучался из своего жилища. Думал, что тоже вполне мог бы оказаться власовцем. Можно даже сказать, удивительно, что не оказался. Я был недоволен советской властью – мой отец был репрессирован в тридцатом году. Я был в плену… Молодой был – 19 лет, потом – 20, потом 21. Но ума хватило понять, что это разные вещи… Во власовцы шли, потому что каждому жить хотелось. Жить и хорошо есть. Нет там никакой политики, никакого патриотизма – ничего. Просто – жить и есть. Хотя. Не знаю как это назвать, эти же люди… в Бохуме в 43 году нас агитировали власовцы. Они приезжали и раскладывали на столе буханки хлеба, сигареты всякие немецкие и уговаривали – ребята – давайте пойдем в РОА – Русскую Освободительную Армию – там вы будете есть хлеб, курить сигареты и даже есть шоколадные конфеты. На следующее утро выхожу на дорогу, а по ней танки… насколько видно, автомобили. Я вижу, что не немецкие. Американцы. И колонна освобожденных ими военнопленных идет огромная. У меня махорка была . Спичек не было, то есть были, но я их берег. Прошу американца – дай прикурить. Он попытался мне эту самокрутку поджечь, а она не горит – там бревна в этой махорке одни оказались. Он эту самокрутку у меня изо рта выдернул и дал целую пачку с верблюдом. А военнопленные уже за деревню взялись – хватают гусей, кур, головы им крутят. Мне говорят — лезь скорей, не стой! Я полез. Зашел в чей–то двор и схватил самого крупного гуся. Скрутил ему голову и стал варить. Варил целый день. Он–то самый большой был но и самый старый. Получился жесткий и соленый. Очень тяжело было есть. К вечеру вернулся с этим гусем лагерь, который поставили американцы. Там французы, итальянцы, наши. Русские собрались в отдельном сарайчике. За стенкой итальянцы поют, а наши – слышу – матерят кого–то. Свешиваю голову – я там на таком чердачке устроился – смотрю дед пытается место внизу найти, а его гонят отовсюду. Я ему кричу – лезь сюда – тут у меня просторно. За руку его к себе затащил. Говорю: — Есть хочешь? А он даже разозлился: — А ты чего дурацкие вопросы задаешь? Кто ж тут есть не хочет? — Вот у меня гусятина – никак не могу съесть. — О, давай! Он начал грызть гусятину эту. Жевал и ругался на то как я это блюдо приготовил. Назавтра он еще больше сердился, оказалось, что с непривычки его желудок пищу эту переваривать отказался. На следующий день тут же у американцев иду – слышу: "Михаил!" Останавливаюсь – двое полицейских из нашего немецкого лагеря и с ними хлеборезчик оттуда же. Николай его звали. Мы с ним дружили– он мне хлеба часто подбрасывал. По 150 грамм в сутки давали и плюс он немного. Они были очень удивлены. Спрашивают: откуда ты? Я говорю – Оттуда, откуда и вы. Они говорят: — Да мы понятно откуда – как ты здесь оказался? Ты же в колонне шёл. — Да шел. — Да ведь колонну… — Что колонну? Я ушёл из неё на третий день. Они друг на друга посмотрели и говорят — Да, это на него похоже. Про колонну они мне так ничего и не сказали. Зато я от них узнал – что стало с теми, кто остался в лагере – с лазаретом. Во время воздушной тревоги охранники их загнали в бомбоубежище, ворота снаружи заблокировали, а сами разбежались. Американцы, когда зашли в лагерь никого не нашли. Случайно спустя некоторое время обнаружили эти ворота. Открыли. К тому времени там примерно половина в живых осталась. После этого я их уже в этом лагере у американцев не видел – испугались, что я их выдам. Хотя я сразу им сказал – ребята, не бойтесь – я никому про вас ничего не скажу. Там стоило мне крикнуть: смотрите – это полицейские из моего лагеря, и их бы растерзали на месте. Поэтому у них два было выхода – или уйти, или меня убить. Но я, вроде не такой был противный, чтобы меня им хотелось убить, да и они ребята хорошие; поэтому просто ушли. Только спустя два года я узнал что тогда произошло: встретил одного уже здесь в России. Я служил в Кировобаде в летном училище после войны. И вот там один на меня смотрел, смотрел, а потом так: — Парень, где–то я тебя видел. Я говорю: — Где же ты меня мог видеть? Ты же в Енисейске не был в Красноярском крае? — Нет – не был, и никак не могу вспомнить – где я тебя видел. Тогда я ему задаю вопрос: — Ты в плену был? — А откуда ты узнал? — в Бохуме? — Точно – в Бохуме — Тогда вот где ты меня видел. Меня перед колонной водили. Немцы говорили — мы его расстреляем. — Точно! Я спрашиваю его: — Ты с колонной шёл? — Да – с колонной. — И что с ней потом стало? — Расстреляли, — говорит колонну, — а я остался живой. Водили нас водили, неделю, а потом говорят – вон туда идите – там американцы. Мы пошли, а они сзади стали в нас стрелять. Конечно не все стреляли, а самые ярые такие фашисты. От злости. Много людей побили. Американцы между тем уже сильно с нами на мучались. Они вообще на той войне были высокопорядочными людьми. Когда нас согнали в американские лагеря, они вначале никакого воздействия на русских военнопленных не оказывали. Можно было делать что хочешь. И русские военнопленные стали грабить и убивать гражданских немцев. Потому что жрать хотелось и злоба страшная. И американцы поняли, что нужно их собирать в кучу и кормить. Стали кормить. Я такой жратвы никогда даже не видел. Американский паек. А русские все равно продолжают грабить. Выходят на дорогу – едет девка молодая на велосипеде, хватают, срывают часы, насилуют. Мне тоже говорят – какой ты олух – сейчас же можно нажиться на всю жизнь. Лезь в любой дом – бери, все, что тебе нравится. Я этого не делал, но однажды все–таки отказаться не смог. Нас жило четверо: двое грабили немок им было лет по 30, а один был коммерсант. Ведь в немецких лагерях был такой капитализм. Этот коммерсант, например, не курил и обменивал сигареты на хлеб, хлеб на картошку, картошку снова на хлеб, только больше. Из–за этого в лагере жил он довольно сытно и планировал продолжить свои занятия по возвращению в Советский Союз. Четвертый был я – самый молодой, только знакомился с жизнью. Грабить не ходил, меняться не умел. Но меня вши заели. И вот, когда все ушли на свои промыслы, я решил протрясти над костром одежду. Развел огонь, снял кальсоны, снял нижнюю рубаху и над пламенем ими вожу. За этим занятием меня застали вернувшиеся зачем–то мои сожители–грабители. Говорят: — Ты что – дурак? А ну пошли с нами. Я пошел. Они доводят меня до немецких домов. Открывают один, заводят внутрь, показывают на шкаф с одеждой. Хозяев в доме нет. Немцы почти все тогда уже разбежались из деревни от этих военнопленных. Открывает шифоньер, достает кальсоны: «Вот – смотри – как раз твой размер». Дает мне кальсоны и так по порядку: нижнюю рубаху, брюки – все мне из шкафа достает. Все вплоть до шляпы – надевает ее на меня: «О! – говорит, — теперь ты человек!» А все, что я со вшами снял, он собрал и вместо немецких вещей на вешалку повесил. Я посмотрел на себя в зеркало, пошел на кухню, взял нож и поля у шляпы обрезал. Получилась пилотка. Так мне было привычнее.
Тут американцы начали понемногу всех желающих отправлять на русский берег Эльбы. А наши уже не очень хотели домой. Зашел такой разговор. Один из молодых, как я – лет 20 военнопленный бывший все ходил и агитировал: — Ребята! Нам нет хода в Россию. Всех нас в Сибирь загонят! Я ему говорю: — Замолчи! Я жил и родился в Сибири, и все одно туда попаду. Я только домой собираюсь. — Ты, — говорит, — Михаил, ебнулся. — У меня сейчас одна забота, — отвечаю, — мне надо отцу как–то письмо отправить, что я живой. С сорок третьего года обо мне ничего. Что интересно – никто из американцев нас не агитировал ехать в Соединенные Штаты. Только свои. Как я потом услышал, уехало наших порядочно. А я в первый же эшелон с военнопленными, которых американцы отправляли на территорию, оккупированную русскими, попал. Ну, может быть, во второй.
Мои знакомые грабители тоже со мной поехали. Они пришли к русским с багажом по пять чемоданов. Они их даже сами не могли донести, но американцы нас на машинах подвезли до левого берега Эльбы. Русские на правом берегу. Город Магдебург. Там таких с чемоданами много приезжало. Американцы очень бережно относились и к имуществу и к личной жизни этих людей. Многие там подруг себе нашли. Американцы такие пары считали семьями. Вечером нас привезли к Эльбе, мы переночевали прямо на берегу, а утром русские, чтобы перед американцами не ударить в грязь лицом, пригнали несколько Студебеккеров, чтобы репатриантов забрать. И когда мы сели в машину с нашим офицером и нас перевезли через Эльбу, тут вот что было. Выходит лейтенант и командует: «В две шеренги становись!» «Кто женился – разженицца! Женщинам два шага вперед – два шага вперед шагом марш». И отвели куда–то женщин. Так, кстати, и не знаю куда. А этот лейтенант ходит и по голенищу себя прутиком хлопает: «У кого есть оружие – огнестрельное, холодное – фотоаппараты, золото, серебро – сдать немедленно! Если после проверки у кого–то окажутся озвученные предметы, судить будет революционный трибунал. А в то время это означало только одно. Один только приговор – быстрый и экономный. Все сдали свои богатства. Тоже, кстати, не знаю – куда это потом делось. На следующее утро нас подняли в шесть утра, разбили на взводы, провели зарядку, покормили завтраком и стали с нами заниматься строевой подготовкой. А через день – марш бросок 50 километров. И все, кто был с пятью чемоданами, оставили себе по одному – как это тащить пешком? Выросла целая гора – мануфактура, сапоги, игрушки. Офицеры это все домой потом к себе отправляли. А я как был с вещмешком, так с ним и пошел. И мы дошли пешком до Берлина. В Берлине все проходили сито. Это такие беседы, где один человек решает все. Он допрашивая репатрианта делал вывод – враг это народа или не враг. Мне повезло. Меня уже после второго допроса допустили к службе в Советской Армии. Проскочил, несмотря на то, что военнопленный был, потому что путаница после войны была страшная. До сих пор многое, что там происходило никому не известно.... Вуф , аж глаза болят , но дописал! Спасибо за внимание , с ув. Bogdik!
Сообщение отредактировал Drakeno 13 февраля 2014 - 21:46
Имя мне Иван Сидоров.я очень люблю свою бабушку, ее зовут Зиноида Сернек. Я жил в небольшой деревне " с самого детства, у нас было 2 коровы : " Дойка " , " Зойка". А также 8 куриц, я все детство пил прохладное молоко, и , пристрастившись к нему , уже не мог без него... Однажды, когда я проснулся , я увидел в лесу небольшой клуб дыма в небе. Мне ужасно захотелось посмотреть что там, но бабушка меня не отпустила. День прошел, я лег спать. Мне приснился странный сон, я видел как горели дома, и , что самое страшное, я видел чью-то могилу. На следующее утро я проснулся , и сразу же почувствовал чувство какой-то небезопасности и неудобства. Я пошел к бабушке, чтобы рассказать ее о сне. Когда я вошел в ее комнату, я ужаснулся. Бабушка лежала на кровати, без движений, без любых признаков на жизнь. И вот, мне 15 лет, а я потерял отца еще в детстве, и мать, которые оставили меня , уехав работать на завод в другой город, по приказу директора. А теперь и любимую бабушку. Прошло несколько месяцев, недавно меня забрали в прют, здесь прошли не лучшие времена моей жизни. Позже, меня к себе домой взял один очень добрый человек, с приятным голосом, и , конечно, от него шло тепло не только физическое , но и душевное. Я почувствовал странное спокойствие с ним. Как оказалось позже, его звали Лев Иисакович ( Аля компани оф хиролс 2,лол) и у него не было обеих ног, он потерял их на 1 мировой. Он рассказал мне о своей судьбе, распросил меня о своей и унас завязался разговор. Казалось, у него глаза вот-вот вылезут из орбит, настолько я ему был интересен , как человек. - Наши судьбы очень похожи-, сказал он...*После недолгово молчания * -Я думаю, мы поладим - , сказал он и , прикрыв глаза, распластался на стуле... Скозь сон он сказал -У меня никогда не было сына по причине отсутсвия ног, и еще кое-каких органов...- *посопел * - А теперь есть, и я этому очень рад...- На следующий день меня разбудил его слуга, - Вставай, соня -, сказал он басом и немного потряс меня. КОгда я встал, слуга пригласил меня на кухню, и , усадив на стул,прикатил в коляске Льва, и он мне сказал - Завтра ты пойдешь в школу - , я приятно удивился, и ничего не сказал ему в ответ. Сидя за столом , я услышал радостный лай, оказалось, у него есть собака по имени Бонифаций, это был красивый ухоженный мастиф , поражающий своим размером. Он сел , присмотрелся ко мне , и , начав трести хвостом, облизал мне руку.Хозяин отогнал его ,произнеся -Тэк-. Меня это насторожило. -Елена,принесите пожалуйста чаю мне, и моему сыну.-, Произнес он. В слове "сын" Мне не понравился его голос, словно , он что-то скрывает. После недолгого чаепития , он позвал Боню прогуляться в саду, и велел мне присмотреть за ним. Я уважительно кивнул, и ушел, отворив перед собавокой дверь. Мы вышли в сад, я заметил как собака побежало в сторону деревьев, после прохода меж деревьями меня повергло в ужас,я увидел гору костей, размером не похожих на куриные , или , по крайней мере на оленьи, они могли принадлжеать только одному существу - человеку. Мастиф начал обгладывать одну кость.Я посмотрел на будку пса, и увидел , как в ней что-то шевелится. Посмотря в нее - я увидл человека без руки , всего истерзаного , словно , его били палкой с гвоздями до полу-смерти. Высунув руку , и , вытащив из будки свое лицо , оно было все в крови, он сказал мне - Б-Беги...убей е...агх..арг и он упал , скорее всего умер. Я думал , знает ли об этом Елена , или же Лев... Или... МОжет это кто-то из них убил всех этих людей? Пора убираться из этого ддома, подумал я. Мы зашли домой и взгляд Льва сразу же бросился на меня. Он осмотрел меня своим пронизающим взглядом,Как будто ждал, пока я ему что-то скажу... *Прокашлялся* , и осмелился сказать , - Сэр, откуда у ваш-шей с-собаки такие б-б-ольшие кости? На что он усмехнувшись ответил - Ну , ему ее дал - Закурил сигару. Прошел день , я его провел весь в своей комнате, блуждая по закоулкам своих мыслей. Я думал о человеке , который сказал " Убей е..." ЧТо он хотел сказать? "Убей Елену",или , может, "Убей его". Я не мог заснуть,на следующие утро я проснулся и увидел приставленный к моей глотке нож и услышал - Тэк, не двигайся, если не хочешь умереть- Он сказал мне,что если я выйду из комнаты , то он по возвращению с совещания убьет меня... После его ухода , он ушел , прихватив с собой служанку. Я не без всякого страха, вышел из комнаты. Меня охватила паника , я обыскал все бачки , сумки и тумбочки так и не нашел то,чего я хотел. Я ХОТЕЛ ОРУЖИЯ. Наконец, от незнания что мне делать - я упал на пол , прикрыл глаза и увидел нечто невообразимое. Я увидел ружье на полу, около которого лежит мастиф... Я аккуратно подошел к нему, и , наклонившись протянул руку, и... ОН резко зарычал , прыгнув мне на руку... Я взял Остатки колбасы, лежавшие на столе. Подошел к мастифу и кинул в другую от него сторону.Он побежал за ним, я резко схватил ружье и побежал в свою комнату, за мной погнался пес... Я ждал , пока он приедет... Сидя в холоодном поту я вспоминал о том бедняге , которого растерзал Лев. Наступила ночь, я уже лежал на кровати , думая , что он уже вовсе не приедет , хотел уже просто уйти из этого гребаного дома. Наконец скрипнула дверь . Я слышал его тяжелые шаги, я тяжело дышал, нервничал... Смогу ли я убить его? Вдруг у него тоже есть оружие? Звуки шагов слышались все сильнее и сильнее, я собрался с силами и направил дуло в сторону двери. И тут я остолбенел. Я вдруг вспомнил , что он инвалид ,и шаги не могут принадлежать ему, но когда я это вспомнил - было уже поздно. Дверь рузко отворилась и раздался выстрел. И вот уже служанка лежит на полу , около входа в комнату, с пулей в груди... Удостоверившись в ее смерти, я спустился вниз и увидел , как мастиф мирно спит, словно он не слышал вытрела. Я решил побыстрее выбираться отсюда. Я бежал,бежал, пока совсем не выбился из сил. Прошло несколько недель. Совсемь сбившись со счета, сколько дней я уже шастаю по лесу, и думаю о скорой гибели, я вышел на дорогу. - Недалеко до города -, сказал я ,бросил ружье на землю,и пошел по дороге. Дойдя наконец до города я прошел в центр города и потерял сознание. Я проснулся уже в каком-то доме, полежав еще немного, я увидел старушку небольшого роста, седую , с несчастным лицом. - Как тебя зовут ? - неожиданно раздался громкий голос, который просто не мог принаджлежать этой хрепкой старушке. - Иван, Сидаров Иван. - , сказал я. -Ну, что же, иван. Добро пожаловать в мой скромный дом - *После недолгого молчания* - Меня зовут ЗИноида -, сказала она , и ушла. Я лежал, и думал о случившемся. Кто она? ЗАчем она меня подобрала? Не случится ли такого же как в прошлый раз? Вопосов было много,но я постепенно успокоил себя тем, что она обычная бабушка, наверняка добрая... Постепенно отвечая на внутренние вопросы , которые вначале не давали мне покоя, я наконец уснул. Проснувшись, я чувствовал себя отлично. Я думал и дальше лежать , но позже встал, и пошел знакомиться с Зиноидой после того,как я открыл дверь - я был приятно удивлен, та комната была как-будто из другово дома, неухоженного и грязного, в то время, как корридор был очень ухожен, на стенах были относительно чистые обои , кроме ,конечно, некоторых ободранных мест из-за их старения. - Пора бы их уж заменить - , подумал я, и прошел в следующую комнату я увидел эту старушку , сидящую в кресле , и смотрящую на фотографии молодых людей, возможно , ее внуков, или детей. Ее удовольствие от просмотра фотографий прервал моя природная грация , я подскользнувшись на сморщенном ковре,порвал его.Она сразу же перевела свой взгляд на меня , и сказала - Ну , я все равно хотела его выбросить - , и улыбнулась. - Сколько тебе лет - , спросила она , будто ждала момента , чтобы выдать мне кое-какой секрет, ну , именно такое впечатление у меня и сложилось. После недолгих раздумий я ответил , - 19 , наколько я помню - , и улыбнулся. Она улыбнулась мне в ответ. -Где твоя мать? - Мать моя с отцом уехали в другой город , по приказу...- , ответил я. -Мне очень жа...- - Нет,нет! Все нормально , простите.- , успокоил я ее. - Ты знаешь, что это за город? - - Нет...-, ответил я. Ее слова прозвучали для меня как грохот пушек , - СТАЛИНГРАД!- ответила она. Я удивился,у нас завязался долгий разговор,мы говорили о разном,и тут она спросила меня - Ты когда-нибудь убивал человека?- -Нет... Да... - ответил я, с долей вины. -Я-я у-убил совершенно невиновного человека! - прокричал я. -Успокойся , все нормально... Никто тебя за это не судит, ты сделал это не со зла...- Прошел день , и я пошел спать , она пожелала мне спокойной ночи и ушла. Спустя несколько недель Я прогуливался по городу в надежде найти что-то интересное. И я увидел одну девушку , я не знал , как ее зовут , кто она вообще такая , но я в нее влюбился,она опрокинула свой взгляд на меня , на ее лице пояявилось чувство тревожности. Она сказала -Извините , почему вы на меня так смотрите? - Я ничего не сказал в ответ , просто покраснел и отвел взгляд на землю. Она быстрым шагом ушла... Мне было очень грустно , что у меня нет никого , кроме Зиноиды , которая приютила меня... Я жил неделю спокойно, ухаживая за Зиноидой , и работая на заводе. Через день я узнал страшную новость , нам объявили войну. Я долго думал об этом , я читал много книжек про войну, и ничего хорошего в ней не было. Вскоре молодых ребят , которым вот-вот исполнилось 17 , уже забирали на фронт,воевать за родину,убивать фашистов. Меня тоже забрали... Когда меня везли из сталинграда на базу , я думал о том, что я могу погибнуть, и , что скорее всего так и будет. Я немного задремал, но мой сон прервал громкий голос командира. Нам велели вылезать из грузовика. - Давайте быстрее, родина сама себя не защитит! - Прокричал он. После того как мы вылезли- Нас научили стрелять и провели краткий боевой инструктаж. После этого нам пожелали удачи,и отправили на передовую. Когда мы прибыли - я стоял в немом страхе , как будто у мення был кататонический синдром, я видел выжженые дома, кровь на стенах , на дороге... Видел кучу мертвых людей свааленных в специально выротую яму. Там были и дети , и пожилые. Я удивился жестокости фашистоф , и промолвил - бл*дские звери! - в пол голоса. нам сказали, что мы должны пройти за поле , в околостоящий лесок. Там нам необходимо убить немцев , которые и натворили этот ужас. - Ну, чего стоим? Пошли, все равно помирать! - сказал человек по имени Яша. Мы пошли... После дохода до леса я услышал , как разжигают костер , и что-то поют. - Вражина - сказал я , осторожно подготовив трехлинейку к стрельбе. весь отряд пошел в присядь,чтобы не издавать звука , и сделать все неожиданно. Мы наконец увидали немца , который стоят около костра, рассказывая 4 другим какую-то историю. Мы заняли позиции, и на счет 3 начали их обстреливать. Мы убили всех. Мы так думали. Вдруг , из полатки резко вылез немец со шмайсером и стрельнул в яшу , благо , один из нас успел среагировать и тут же выстрелил немцу прямо в шею. Яша лежал , истекая кровью. У яши на бедре висела аптечка. Я бычтро схватил ее, достал бинты и , как смог, перемотал яшу.Мы прошли еще немного по лесу , и увидели еще один лагерь немцев. Я уже в одиночку убил тех 2 , которые спали около костра. Штыками, чтобы было без шума. Мы вышли из лесу , и увидели танк с красной звездой. Около него ходило 4 немца, они стучали по нему и говорили что-то на немецком. Я со своим отрядом договорились напасть на них , и отобрать танк. Мы осторожно прицелились , и точными выстрелами убили их всех. Мы подошли к танку , и постучались в люк. -Свои , впустите! - и люк отворился. Из негго вылез небольшой седой мужичек. Он сказал - Вы спасли мне жизнь , они вот-вот собирались подорвать этот танк. Эм... Постой-ка , я назову танк в вашу честь. Как вы хотите его назвать? - Посовещавшись, мы решили , что было бы неплохо назвать его "ЯЖКА" в честь Яши, которого ранили. Яша отказался,но мы настояли на своем. Яша сказал - Хоть розой назови, хоть нет. - , и упал без сознания. Я пощупал его пульс. Он умер. Все кончено. Мы пошли дальше по дороге и увидели , как едет автоколонна немецких машин, которые что-то перевозят. Дальше мы увидели нечно необычное . 3 Казаков в больших шапках , с длинными усами , закидали дымовыми шашками шашками эту автоколонну, 2 из них достали шашки и поехали прямо на машины , а 3 достал из-за плеча трехлинейку и снайперскими выстрелами убивал немцев , которые выходят из машин. В то время ,как 2 резали их шашками. Когда все были убиты , они посмотрели на нас и сказали -Вы откуда?- Мы ответили - Прибыли по приказу командования - И они уехали в степь. Мы вернулись вновь в штаб. Нас гоняли по всей России . Наконец , в 43 году нас отправили в сталинград. Когда я туда прибыл - я стоял в оцепенении , прямо как тогда , когда впервые прибыл на задание... Здесь было еще хуже.Везде висели плакаты "Смерть детоубийцам" , "РОДИНА-МАТЬ ЗОВЕТ!" , и другие. На черном от пыли и снарядов небе летели самоелеты , желающие отвоевать родину , и победить фрицев. Сразу как мы приехали , кто-то пальнул по нам из миномета. Я увидел снаряд еще задолго до призимления, и это спасло мне жизнь.Снаряд упал прямо у ног молодого мальчишки Васе , которому месяц назад исполнилось 17 лет. Ему оторвало обе ноги. Жуткое зрелище.Он лежа в крови, плакал, говоря что-то о маме. Он сожалел о том, что он никогда не увидит маму, а мама никогда не увидит его. - Нас всех ждет та же судьба, друзья мои, если вы будете стоять и смотреть на его труп!- сказал командир отряда и мы пошлби дальше. Мы пришли к центру города, там были наши союзники. На следующий день нам было приказано отбить сталинград от фашистов. Было уже темно. Мы легли спать ,чтобы набраться сил перед боем. Наступило утро. Нас разбудил командир -ВСТАВАЙТЕ , СЕГОДНЯ МЫ ОТВОЮЕМ НАШИ ЗЕМЛИ У ПРОКЛЯТЫХ ФАШИСТОВ! Людей было очень много, всех их вскоре ждали либо смерть , либо возвращение домой к матерям... Нас расставили на позиции,и мы ожидали пребывания немцев. Не успели мы приготовиться,а на улицы хлынули толпы немцев. МЫ отстреливались как могли , грохот выстрелов не прекращался, взрывались гранаты,разбивались коктейли молотова, мы убили фрицев столько , сколько теряли и союзников. Как только мы отбивались от волны - приходила новая.Это длилось несколько дней, обстреливать начали мы их гранатометом, и самолеты наши бомбили их стратегические объекты , танки,зажимали их в точки, которые бомбились артиллерией , пехота окончательно добивала их. И вот, больше не слышны выстрелы , тишина. Мы отвоевали Сталинград. У людей выступили слезы радости на глазах , и сотни шапок полетели вверх , под многоголосое "УРА!" Все прекрасно закончилось, подумал я , и упал на снег с 3 этажа. Снего окрасился в красный цвет. У меня была прострелена грудь. Я подумал - А что, если Зиноида до сих пор тут живет? - Закрыв глаза , я уснул. Вечным сном.[i]
Запутанно очень сильно, много отсылок к различным фильмам, книгам , много незавершенных мыслей , но в целом рассказ ничего
Сообщение отредактировал Drakeno 13 февраля 2014 - 21:46
Сам-то писать будешь?